Mrs. Spooky
Маааленькая зарисовка-приквел к моим "Снам о чем то большем".
Фандом - ГП
Рейтинг- G-13
Жанр - драма
Снейп только собрался погасить светильник, как он произнес: - Оставьте свет. - Почему? – Я боюсь темноты. Брови профессора саркастически вздернулись. - Герой магического мира боится темноты? - А давайте я Вас засуну в крошечную, ледяную коробку, в которой всегда темно и всегда тихо, так тихо, что даже звуки дыхания гасятся. И Вам останется только полагаться на свои пальцы, чтобы выяснить, на каком свете Вы находитесь.
читать дальше...Вначале была боль.
И дьявол сказал: это хорошо.
Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся в глазах. И был день первый.
...Вначале был страх.
И дьявол сказал: пусть будет так.
Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше – к пульсирующему страху в сердце.
И был день второй...
...Вначале была жажда.
И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди.
И был день третий.
...Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.
И был день четвертый.
...Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя тех, на кого я укажу... и ты вызовешь его.
И был день пятый.
В день шестой кровь сочилась из глазниц. И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.
Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось. Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.
Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.
И тогда наступал День Седьмой.
– Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?
– Нет.
– Попробуйте.
– Я не хочу пробовать! – Он был голоден, он устал от бесчисленных попыток сломать его и сделать машиной. Машиной, которая будет послушно добывать информацию, причинять боль. Убивать.
Человек в белом халате поворачивает рычажок. Мозг взрывается бело-фиолетовым пламенем. Пламенем. Вы хотите пламя, ублюдки, вы его получите. Гудящий огонь отрезает его от находящихся в комнате. Как он смеялся тогда, как он смеялся. Пока в легких оставался воздух…
…Удары сыпались на его тело, бесчисленные и жалящие, как бритва. Кажется, что стены дышат, содрогаясь в новых приступах боли. Стон. Терпеть боль невыносимо. Горячий пепел окутывает сознание. Пустота цвета крови...
Открывает глаза он в темноте.
Он ослеп?! Проморгался, сглотнул горькую слюну и замотал головой. Темнота не отступала.
Горячая волна расползлась по телу от основания черепа, паутиной огня разрослась под кожей и вспыхивает в глазах. Нет! Пожалуйста, НЕТ! Где он? Что с ним? За что?
«Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?»
«Нет».
Он осторожно садится и облизывает губы – на них привкус меди. И соли. Надо встать. Попытаться. Встать. Сердце глухо стучит. Он судорожно сглатывает.
Ноги дрожат, но еще держат, хоть за это спасибо! Но глаза… Как страшно ничего не видеть…
За спиной стена. Гладкая, холодная, металлическая. Металлическая? Шаг, маленький, осторожный, еще один, еще, руки ощупывают пространство, и еще шаг, пустота, шаг – и стена. Гладкая, холодная, металлическая.
Повернуться. Раскинуть руки. И сделать еще один шаг в полной темноте. Раз. Два. Три. Четыре. Стена.
Повернуться. Раскинуть руки. И осторожно продвинуться вперед. Пошатнуться. И со вздохом-всхлипом выпрямиться.
Шаг. Другой. Третий. Пятый. Стена. Он в металлическом гробу. И он – слеп. Как крот.
Надо найти дверь. Выход. Отсюда должен быть выход.
Он медленно движется вдоль стены, ощупывая ее руками. Абсолютно гладкая поверхность, никакого намека на дверь или окно. Ну же!
«Я хочу выйти отсюда! Я хочу выйти!!»
По спине течет холодный пот.
«Это ведь неправда. Это не может быть правдой. Это просто сон. Я хочу проснуться! Сейчас… сейчас… я открою глаза, а там – свет, много, много, много света. И звуки. Голоса. Люди. Этот… Скиттерс».
При воспоминании об этом человеке у него сжимается желудок.
Но где же чертова дверь! Он возобновляет свой путь. Медленно, дальше, дальше, шажок за шажком. Странно, что он ни разу еще не наткнулся на мебель или на что-нибудь еще. И тут же он спотыкается обо что-то. Это что-то падает и гремит по полу. Что это? Руки лихорадочно ощупывают предмет. Похоже на ведро. Обычное жестяное ведро. Зачем оно здесь? Он в недоумении.
И тут раздается скрежет. Полоска света! Света! Он видит! Он не ослеп!
Он кидается к этой ширящейся полоске.
– Эй, ты! – Он слышит гнусавый голос. – Это тебе на сутки. – Смешок. Стук и плеск чего-то.
– Что…? – договорить он не успевает. Полоска гаснет.
Он разочарованно пододвигается почти ползком к месту, где только что был свет. Руки шарят по полу и натыкаются на… миска? Еще одна? Пальцы левой руки попадают внутрь миски. Что-то вязкое и холодное. Он брезгливо отдергивает руку и подносит ее к носу. Пахнет мерзко. А вторая? Какая-то жидкость. Вода! Он наклоняется пониже и начинает жадно хлебать. И тут в мозгу щелкает: «Это на сутки». На сутки…
Он с сожалением отставляет миску с водой. Он – заключенный. В темноте. В тишине.
Он вскакивает и начинает стучать кулаками по этой холодной стене, откуда вот только что просачивался свет и голос.
– Выпустите меня! Выпустите меня!
Он стучит и кричит, вопит, умоляет... пока костяшки пальцев не начинают болеть… пока голос не срывается до шепота. И тогда он ложится прямо на пол, поближе к месту, где виделся свет.
Ему холодно. Ему очень холодно. И страшно. Воображение начинает рисовать таящихся по углам монстров. Он напрягает слух. Тишина. Ни шороха. Ни дыхания. Свернуться в клубочек, спрятать саднящие руки между коленей, уткнуть голову в плечо, чтобы хоть немного согреться, чтобы чувствовать тепло от собственного дыхания… И заснуть беспокойным сном.
Он просыпается резко, как будто его включили. Мочевой пузырь просто лопается. Поморщившись, он ползком движется по камере. Ведь где-то здесь должен быть туалет?
Четыре шага по одной стене, пять шагов по другой. Где может быть этот чертов туалет?
И тут до него доходит, зачем здесь это ведро. Он вспыхивает. Это…это так унизительно.
Но его организму уже все равно.
Неловким движением ноги миска с водой опрокидывается. Черт!
Он снова пытается стучать и кричать, да нет, еле слышно шептать.
– Выпустите меня! Пожалуйста!
Пить. Очень хочется пить. Он пытается отсчитывать время, но постоянно сбивается со счета. Как же хочется пить. Он наклоняется к полу и пытается слизать влагу. Ее так мало!
Он сторожит, когда же наконец появится свет в стене. Свет и вода. Но сон смаривает его прежде, чем удается уловить этот момент.
Он отсчитывает дни по наполняющейся миске с водой. Заставить себя есть мерзко пахнущую бурду из другой посудины не удается. День. Два.
«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» – кому он твердит это? Он и сам не знает. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу». Ярость вспыхивает в мозгу, он топает ногами и, прежде чем он успевает осознать, остановить себя, брызги воды разлетаются по камере.
«Ненаавижууу» – теперь себя.
На четвертый день он со слезами из смеси острой жалости к себе и презрения съедает то, что лежит в миске.
И его тут же настигает приступ рвоты. Он едва успевает подставить ведро. И снова заливается злыми слезами: теперь придется тратить драгоценные глотки воды впустую.
И снова скрежет. Теперь стена распахивается широко, оборачиваясь дверью. В потоке света черная фигура.
– Выходи, – доносится гнусавый голос.
Сердце делает два радостных удара. Наконец-то!
Он идет рядом с охранником. Молча. И молча же поднимается по лестнице. И молча же они входят в кабинет. Светлый. Теплый. Плотный коротышка с плоским лицом стоит возле стола.
– Тебе понравилось, Доу? – с улыбкой вопрошает он
– Нет, мистер Скиттерс.
На столе – металлический поднос, а на нем – деревянные кубики. Скиттерс молча указывает глазами на них.
– Я… не хочу…
– Не хочешь?
– Нет.
Скиттерс жмет плечами и жмет кнопку на столе.
Вошел давешний охранник.
– Вниз его, – скучающим тоном.
– Нет! Пожалуйста!
И снова тьма. Но теперь он напрасно ждал, когда на полу появятся миски.
Боже, как хочется пить! Рот пересох. Слюна стала горькой и тягучей.
От него хотят, чтобы он зажег огонь. Что ж, он зажжет его. Вот прямо сейчас.
Сосредоточиться. Еще. Ну! Губы разочарованно кривятся. Ну, еще, постарайся! И будет свет. И тепло. Вот сейчас…
К разочарованию примешалось облегчение. Ведь если его «дар» исчез, значит, его освободят! Да!
Он вскакивает и стучит в дверь:
– Выпустите меня! Мне нужно сказать Скиттерсу!
Его отводят в кабинет Скиттерса на шестой день.
– Вам понравилось, мистер Доу?
– Нет, мистер Скиттерс.
Вновь молчаливый кивок на кубики.
– Я не могу…
– Вниз его.
– Но, подождите, я, правда, не могу…
Появились еще двое. «Из ларца» – успевает подумать он, прежде чем волна сползла к вискам – острая, пульсирующая боль. Его будто вытолкнули в безвоздушное пространство. В небытие. Только отдаленный гул в ушах... Это же его крик…
А люди, обступившие его, вдруг заплакали. И слезы их были кровавыми.
...Помещение потеряло свои очертания, превратившись в другую комнату. Темную. Холодную. Пустую.
Он лежит на полу, молясь о том, чтобы ушла боль, вспыхивающая в теле. Чтобы он смог встать. Чтобы он смог дышать полной грудью. Чтобы он мог видеть свет.
Он потерял счет дням, проведенным здесь. Тьма. Тишина. Тьма. Тишина.
Если бы с этой холодной, пустой комнаты вдруг сорвали потолок и заглянули внутрь, то увидели бы худого черноволосого юношу с зелеными глазами. Он чаще всего сидит у стены, обхватив колени руками и раскачиваясь. Или лежит, свернувшись, как младенец в утробе матери. Иногда он рывком поднимается и начинает ходить вдоль стен, касаясь их рукой. Губы его шевелятся. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Поворот. Раз. Два. Три. Четыре. Поворот.
Он чувствует, как обломки темноты с грохотом разбиваются о его грудь, а во рту остается такой странный привкус, как если бы он грыз металл, раздирая в кровь губы, язык и десны, выплевывая острые осколки зубов.
Он пытается избавиться от навязчивой мысли, оккупировавшей мозг и мешающей трезво думать – с чувством, с толком, с расстановкой. Мысль: «Это никогда не кончится! Это никогда не кончится! Это никогда, никогда не кончится!» Он тщетно пытается избавиться...
Иногда перед его глазами вдруг мелькает тонкая белая полоска, и он кидается к ней – зачем, он уже не помнит, но знает, что это важно для… важно.
А иногда он следует за прилипчивым мотивом, в котором сами собой рождаются слова:
дорогаямоябаб-ка!
научисьигратьнаскрип-ке!
изаэтоянавер-но!
дамтебекусочекрыб-ки!
Или он их где-то слышал?
Его волосы отросли до плеч, когда дверь вновь распахивается. Свет режет глаза. Пожалуйста, уберите, уберите! Из глаз текут слезы. Он приоткрывает один глаз, когда его усаживают не на пол перед каким-то размытым пятном. От него отделяется размытое пятно поменьше и что-то говорит.
Он так отвык слушать, что не сразу понимает смысл вопросов, задаваемых ему.
– Вам нравится, мистер Доу?
«Нравится?»
– Что? – переспрашивает он.
– Вам нравится, что с вами происходит?
«Со мной…происходит?» Он никак не может сосредоточиться.
– Вы будете делать то, что я от вас хочу?
«Делать…делать…делать…». Он начинает раскачиваться взад-вперед. «Делать…делать…я»
– Вниз его.
И снова тьма, в которой иной раз мелькают лица, люди, странные животные…
Он впадает в оцепенение. В сбивчивом бормотании его можно различить слова:
дорогаямоябаб-ка!
дорогаямоябаб-ка!
До ро га ямо яма яма
Он передернулся, стряхивая с себя клочья отступившего кошмара. Жадно глотнул воздуха запекшимся ртом. Прочь, видения! Реальность, сколь бы она поганой ни казалась, все равно лучше.
И снова светлый кабинет.
– Мистер Доу, – хозяин кабинета, кажется, улыбается. – Надеюсь, вы приняли решение? Правильное решение, – он выделяет слово «правильное».
– Да.
– И что же вы решили?
Он раскачивается взад-вперед на стуле и отрешенно улыбается.
– Что вы решили? – голос бьет по ушам.
Глаза его чернеют, на висках набухают вены. Он не отрываясь смотрит на кипу бумаг на столе. Над ней начинает виться дымок. Еще мгновение – и бумага вспыхивает. Скиттерс громко кричит. Кто-то замахивается, но резкий окрик останавливает чужую руку.
Его ведут куда-то и наконец приводят в неярко освещенную комнату. Мягкий ковер на полу, зажженные светильники на стенах, большая кровать, дверь, ведущая в ванную комнату. Его подталкивают в сторону ванной и оставляют одного.
Вода, как много воды. Он сидит на краю ванной и завороженно смотрит на текущую струйку воды. И он ее видит! Видит!
Он закрывает глаза и тянется к струйке воды. Холодной, от которой ломит зубы. И все так же, не открывая глаз, принимается ощупывать предметы вокруг. Руками.
Фандом - ГП
Рейтинг- G-13
Жанр - драма
Снейп только собрался погасить светильник, как он произнес: - Оставьте свет. - Почему? – Я боюсь темноты. Брови профессора саркастически вздернулись. - Герой магического мира боится темноты? - А давайте я Вас засуну в крошечную, ледяную коробку, в которой всегда темно и всегда тихо, так тихо, что даже звуки дыхания гасятся. И Вам останется только полагаться на свои пальцы, чтобы выяснить, на каком свете Вы находитесь.
читать дальше...Вначале была боль.
И дьявол сказал: это хорошо.
Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся в глазах. И был день первый.
...Вначале был страх.
И дьявол сказал: пусть будет так.
Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше – к пульсирующему страху в сердце.
И был день второй...
...Вначале была жажда.
И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди.
И был день третий.
...Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.
И был день четвертый.
...Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя тех, на кого я укажу... и ты вызовешь его.
И был день пятый.
В день шестой кровь сочилась из глазниц. И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.
Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось. Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.
Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.
И тогда наступал День Седьмой.
– Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?
– Нет.
– Попробуйте.
– Я не хочу пробовать! – Он был голоден, он устал от бесчисленных попыток сломать его и сделать машиной. Машиной, которая будет послушно добывать информацию, причинять боль. Убивать.
Человек в белом халате поворачивает рычажок. Мозг взрывается бело-фиолетовым пламенем. Пламенем. Вы хотите пламя, ублюдки, вы его получите. Гудящий огонь отрезает его от находящихся в комнате. Как он смеялся тогда, как он смеялся. Пока в легких оставался воздух…
…Удары сыпались на его тело, бесчисленные и жалящие, как бритва. Кажется, что стены дышат, содрогаясь в новых приступах боли. Стон. Терпеть боль невыносимо. Горячий пепел окутывает сознание. Пустота цвета крови...
Открывает глаза он в темноте.
Он ослеп?! Проморгался, сглотнул горькую слюну и замотал головой. Темнота не отступала.
Горячая волна расползлась по телу от основания черепа, паутиной огня разрослась под кожей и вспыхивает в глазах. Нет! Пожалуйста, НЕТ! Где он? Что с ним? За что?
«Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?»
«Нет».
Он осторожно садится и облизывает губы – на них привкус меди. И соли. Надо встать. Попытаться. Встать. Сердце глухо стучит. Он судорожно сглатывает.
Ноги дрожат, но еще держат, хоть за это спасибо! Но глаза… Как страшно ничего не видеть…
За спиной стена. Гладкая, холодная, металлическая. Металлическая? Шаг, маленький, осторожный, еще один, еще, руки ощупывают пространство, и еще шаг, пустота, шаг – и стена. Гладкая, холодная, металлическая.
Повернуться. Раскинуть руки. И сделать еще один шаг в полной темноте. Раз. Два. Три. Четыре. Стена.
Повернуться. Раскинуть руки. И осторожно продвинуться вперед. Пошатнуться. И со вздохом-всхлипом выпрямиться.
Шаг. Другой. Третий. Пятый. Стена. Он в металлическом гробу. И он – слеп. Как крот.
Надо найти дверь. Выход. Отсюда должен быть выход.
Он медленно движется вдоль стены, ощупывая ее руками. Абсолютно гладкая поверхность, никакого намека на дверь или окно. Ну же!
«Я хочу выйти отсюда! Я хочу выйти!!»
По спине течет холодный пот.
«Это ведь неправда. Это не может быть правдой. Это просто сон. Я хочу проснуться! Сейчас… сейчас… я открою глаза, а там – свет, много, много, много света. И звуки. Голоса. Люди. Этот… Скиттерс».
При воспоминании об этом человеке у него сжимается желудок.
Но где же чертова дверь! Он возобновляет свой путь. Медленно, дальше, дальше, шажок за шажком. Странно, что он ни разу еще не наткнулся на мебель или на что-нибудь еще. И тут же он спотыкается обо что-то. Это что-то падает и гремит по полу. Что это? Руки лихорадочно ощупывают предмет. Похоже на ведро. Обычное жестяное ведро. Зачем оно здесь? Он в недоумении.
И тут раздается скрежет. Полоска света! Света! Он видит! Он не ослеп!
Он кидается к этой ширящейся полоске.
– Эй, ты! – Он слышит гнусавый голос. – Это тебе на сутки. – Смешок. Стук и плеск чего-то.
– Что…? – договорить он не успевает. Полоска гаснет.
Он разочарованно пододвигается почти ползком к месту, где только что был свет. Руки шарят по полу и натыкаются на… миска? Еще одна? Пальцы левой руки попадают внутрь миски. Что-то вязкое и холодное. Он брезгливо отдергивает руку и подносит ее к носу. Пахнет мерзко. А вторая? Какая-то жидкость. Вода! Он наклоняется пониже и начинает жадно хлебать. И тут в мозгу щелкает: «Это на сутки». На сутки…
Он с сожалением отставляет миску с водой. Он – заключенный. В темноте. В тишине.
Он вскакивает и начинает стучать кулаками по этой холодной стене, откуда вот только что просачивался свет и голос.
– Выпустите меня! Выпустите меня!
Он стучит и кричит, вопит, умоляет... пока костяшки пальцев не начинают болеть… пока голос не срывается до шепота. И тогда он ложится прямо на пол, поближе к месту, где виделся свет.
Ему холодно. Ему очень холодно. И страшно. Воображение начинает рисовать таящихся по углам монстров. Он напрягает слух. Тишина. Ни шороха. Ни дыхания. Свернуться в клубочек, спрятать саднящие руки между коленей, уткнуть голову в плечо, чтобы хоть немного согреться, чтобы чувствовать тепло от собственного дыхания… И заснуть беспокойным сном.
Он просыпается резко, как будто его включили. Мочевой пузырь просто лопается. Поморщившись, он ползком движется по камере. Ведь где-то здесь должен быть туалет?
Четыре шага по одной стене, пять шагов по другой. Где может быть этот чертов туалет?
И тут до него доходит, зачем здесь это ведро. Он вспыхивает. Это…это так унизительно.
Но его организму уже все равно.
Неловким движением ноги миска с водой опрокидывается. Черт!
Он снова пытается стучать и кричать, да нет, еле слышно шептать.
– Выпустите меня! Пожалуйста!
Пить. Очень хочется пить. Он пытается отсчитывать время, но постоянно сбивается со счета. Как же хочется пить. Он наклоняется к полу и пытается слизать влагу. Ее так мало!
Он сторожит, когда же наконец появится свет в стене. Свет и вода. Но сон смаривает его прежде, чем удается уловить этот момент.
Он отсчитывает дни по наполняющейся миске с водой. Заставить себя есть мерзко пахнущую бурду из другой посудины не удается. День. Два.
«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» – кому он твердит это? Он и сам не знает. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу». Ярость вспыхивает в мозгу, он топает ногами и, прежде чем он успевает осознать, остановить себя, брызги воды разлетаются по камере.
«Ненаавижууу» – теперь себя.
На четвертый день он со слезами из смеси острой жалости к себе и презрения съедает то, что лежит в миске.
И его тут же настигает приступ рвоты. Он едва успевает подставить ведро. И снова заливается злыми слезами: теперь придется тратить драгоценные глотки воды впустую.
И снова скрежет. Теперь стена распахивается широко, оборачиваясь дверью. В потоке света черная фигура.
– Выходи, – доносится гнусавый голос.
Сердце делает два радостных удара. Наконец-то!
Он идет рядом с охранником. Молча. И молча же поднимается по лестнице. И молча же они входят в кабинет. Светлый. Теплый. Плотный коротышка с плоским лицом стоит возле стола.
– Тебе понравилось, Доу? – с улыбкой вопрошает он
– Нет, мистер Скиттерс.
На столе – металлический поднос, а на нем – деревянные кубики. Скиттерс молча указывает глазами на них.
– Я… не хочу…
– Не хочешь?
– Нет.
Скиттерс жмет плечами и жмет кнопку на столе.
Вошел давешний охранник.
– Вниз его, – скучающим тоном.
– Нет! Пожалуйста!
И снова тьма. Но теперь он напрасно ждал, когда на полу появятся миски.
Боже, как хочется пить! Рот пересох. Слюна стала горькой и тягучей.
От него хотят, чтобы он зажег огонь. Что ж, он зажжет его. Вот прямо сейчас.
Сосредоточиться. Еще. Ну! Губы разочарованно кривятся. Ну, еще, постарайся! И будет свет. И тепло. Вот сейчас…
К разочарованию примешалось облегчение. Ведь если его «дар» исчез, значит, его освободят! Да!
Он вскакивает и стучит в дверь:
– Выпустите меня! Мне нужно сказать Скиттерсу!
Его отводят в кабинет Скиттерса на шестой день.
– Вам понравилось, мистер Доу?
– Нет, мистер Скиттерс.
Вновь молчаливый кивок на кубики.
– Я не могу…
– Вниз его.
– Но, подождите, я, правда, не могу…
Появились еще двое. «Из ларца» – успевает подумать он, прежде чем волна сползла к вискам – острая, пульсирующая боль. Его будто вытолкнули в безвоздушное пространство. В небытие. Только отдаленный гул в ушах... Это же его крик…
А люди, обступившие его, вдруг заплакали. И слезы их были кровавыми.
...Помещение потеряло свои очертания, превратившись в другую комнату. Темную. Холодную. Пустую.
Он лежит на полу, молясь о том, чтобы ушла боль, вспыхивающая в теле. Чтобы он смог встать. Чтобы он смог дышать полной грудью. Чтобы он мог видеть свет.
Он потерял счет дням, проведенным здесь. Тьма. Тишина. Тьма. Тишина.
Если бы с этой холодной, пустой комнаты вдруг сорвали потолок и заглянули внутрь, то увидели бы худого черноволосого юношу с зелеными глазами. Он чаще всего сидит у стены, обхватив колени руками и раскачиваясь. Или лежит, свернувшись, как младенец в утробе матери. Иногда он рывком поднимается и начинает ходить вдоль стен, касаясь их рукой. Губы его шевелятся. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Поворот. Раз. Два. Три. Четыре. Поворот.
Он чувствует, как обломки темноты с грохотом разбиваются о его грудь, а во рту остается такой странный привкус, как если бы он грыз металл, раздирая в кровь губы, язык и десны, выплевывая острые осколки зубов.
Он пытается избавиться от навязчивой мысли, оккупировавшей мозг и мешающей трезво думать – с чувством, с толком, с расстановкой. Мысль: «Это никогда не кончится! Это никогда не кончится! Это никогда, никогда не кончится!» Он тщетно пытается избавиться...
Иногда перед его глазами вдруг мелькает тонкая белая полоска, и он кидается к ней – зачем, он уже не помнит, но знает, что это важно для… важно.
А иногда он следует за прилипчивым мотивом, в котором сами собой рождаются слова:
дорогаямоябаб-ка!
научисьигратьнаскрип-ке!
изаэтоянавер-но!
дамтебекусочекрыб-ки!
Или он их где-то слышал?
Его волосы отросли до плеч, когда дверь вновь распахивается. Свет режет глаза. Пожалуйста, уберите, уберите! Из глаз текут слезы. Он приоткрывает один глаз, когда его усаживают не на пол перед каким-то размытым пятном. От него отделяется размытое пятно поменьше и что-то говорит.
Он так отвык слушать, что не сразу понимает смысл вопросов, задаваемых ему.
– Вам нравится, мистер Доу?
«Нравится?»
– Что? – переспрашивает он.
– Вам нравится, что с вами происходит?
«Со мной…происходит?» Он никак не может сосредоточиться.
– Вы будете делать то, что я от вас хочу?
«Делать…делать…делать…». Он начинает раскачиваться взад-вперед. «Делать…делать…я»
– Вниз его.
И снова тьма, в которой иной раз мелькают лица, люди, странные животные…
Он впадает в оцепенение. В сбивчивом бормотании его можно различить слова:
дорогаямоябаб-ка!
дорогаямоябаб-ка!
До ро га ямо яма яма
Он передернулся, стряхивая с себя клочья отступившего кошмара. Жадно глотнул воздуха запекшимся ртом. Прочь, видения! Реальность, сколь бы она поганой ни казалась, все равно лучше.
И снова светлый кабинет.
– Мистер Доу, – хозяин кабинета, кажется, улыбается. – Надеюсь, вы приняли решение? Правильное решение, – он выделяет слово «правильное».
– Да.
– И что же вы решили?
Он раскачивается взад-вперед на стуле и отрешенно улыбается.
– Что вы решили? – голос бьет по ушам.
Глаза его чернеют, на висках набухают вены. Он не отрываясь смотрит на кипу бумаг на столе. Над ней начинает виться дымок. Еще мгновение – и бумага вспыхивает. Скиттерс громко кричит. Кто-то замахивается, но резкий окрик останавливает чужую руку.
Его ведут куда-то и наконец приводят в неярко освещенную комнату. Мягкий ковер на полу, зажженные светильники на стенах, большая кровать, дверь, ведущая в ванную комнату. Его подталкивают в сторону ванной и оставляют одного.
Вода, как много воды. Он сидит на краю ванной и завороженно смотрит на текущую струйку воды. И он ее видит! Видит!
Он закрывает глаза и тянется к струйке воды. Холодной, от которой ломит зубы. И все так же, не открывая глаз, принимается ощупывать предметы вокруг. Руками.
-
-
24.02.2007 в 16:27Но чай нам горек без слез....
Да пока не охрип, разгоняя волну
Поднимите им веки пусть видят они
Как бывает, когда слишком много в крови
Серебра!!!...
только обрывки песен.... а как еще прикажешь тебя коментить?!
если я вдруг замолчу - это от недостатка словарного запаса, ты просто знай, что я всегда здесь
-
-
24.02.2007 в 17:07