Mrs. Spooky
читать дальшеЗабывшись, сел на циновке и застонал от боли.
- Не резко, - назидательно сказал я. - Иди сюда. На колени. Руки вперед, голову на руки, штаны спустить. Первая поза покорности.
Оттянул веревку, на которой был закреплен стержень. Крови не было.
- Симулируешь, - бросил я и начал развязывать узел.
Снял веревку, отсоединил крепеж, медленно вынул стержень. Сложил все на его постель.
- Иди на двор.
Когда он вернулся, я приказал ему взять стержень.
- Йалайти должен каждое утро тщательно промывать знак власти своего Господина и смазывать его маслом, - назидательно проговорил я. - Пойдем мыться.
Хорошо, что моются здесь в саду, на открытом месте. Пусть привыкает. Раб не должен стесняться ухаживать за знаком власти. Это так же глупо, как стесняться своей наготы. Говорят, есть такое извращение у некоторых народов. Странные они! Одежда нужна, чтобы греть и защищать от грязи и насекомых. Разве Небесный Господин сотворил их в одежде?
Но часто молодые рабы старались мыть стержень так, чтоб никто не видел, словно стеснялись своего нового статуса. Ерунда! Иметь Господина для йалайти так же естественно, как заниматься любовью, есть или справлять нужду.
Я скинул одежду на лавку и нырнул под струи воды, льющиеся из деревянной бочки, поднятой на двух опорах на высоту в полтора человеческих роста. И указал Юсто место под соседней бочкой.
Он послушался и начал мыться, но то и дело смотрел на дверь дома: не появится ли кто-нибудь из родственников.
Я рассмеялся:
- Юсто, а когда ты обедаешь, ты не прячешься случайно в дальнюю комнату?
В дверях появилась дочка хозяина.
- Доброе утро!
Я повернулся к ней и вежливо кивнул. Она уставилась на мой пенис. Я усмехнулся. Братьев что ли не видела? Впрочем, они еще маленькие.
Юсто стоял спиной к ней и старательно прятал стержень и цепь. Я заглянул к нему в руки. Знак власти был вполне себе вымыт.
- Хорошо, - тихо сказал я. - Вылезай!
И сам вышел из-под бочки и стал вытираться полотенцем. Юсто положил стержень на специальную чистую салфетку и последовал моему примеру.
Он успел надеть рубашку, когда рядом с сестрой в дверях возник один из сыновей Рихея. Уставился на стержень и шагнул к нам.
- Слушай, Юсто! А цепочка тоже есть?
Я отвесил ему пощечину. Не сдерживаясь, изо всей силы.
- Как ты смеешь обращаться к рабу, когда рядом стоит его Господин?!
Он отступил на шаг.
- Простите!
Повернулся и побежал к дому.
Мы поднялись к себе. Юсто опустился на колени и с поклоном протянул мне знак власти.
- Первая поза покорности! - бросил я.
Он спустил штаны, наклонился и положил голову на руки. Я ввел стержень. В этот момент в дверь постучали. Юсто сделал попытку подняться, но я удержал его рукой.
- Да, заходите!
На пороге появился священник. Мельком взглянул на своего лайти, потом на меня.
- Я пришел просить прощения за своего сына. Он оскорбил вас.
Я кивнул. Взял веревку и начал ее накладывать. Юсто расслабился и стоял спокойно.
- Какую бы вы хотели компенсацию, Господин?
Да, это очень разумно. Лучше уладить дело миром, чем судиться друг с другом. Оскорбление было нешуточным. Когда один рыцарь обратился к йалайти Господина Тода в его присутствии, он был вынужден сам стать йалайти. Никакой другой компенсацией Владыка города не удовлетворился. Но тот рыцарь был молод и красив, а на кой мне старый священник? Да и власть у меня не та, если уж честно. Велик был соблазн потребовать пять монет, то бишь расписку. Но слишком уж несправедливо. Оскорбление конечно серьезное, но оскорбитель уж слишком юн. Не со зла, по глупости.
- Две монеты, - сказал я.
Священник улыбнулся и кивнул.
- Благодарю великодушного Господина, - он поклонился. - Господин хочет деньги или переписать расписку?
- Переписать расписку, - сказал я, заканчивая накладывать веревку.
- Пойдемте!
- Хорошо... Можно встать, - сказал я своему йалайти. - Приготовь мне завтрак и собери вещи. После завтрака мы уходим.
Когда я вернулся, завтрак уже ждал меня, а мой нехитрый скарб аккуратно сложен в дорожную сумку. Юсто стоял на коленях возле низкого столика, готовясь мне прислуживать. Это красиво и поучительно для йалайти, но время дороже. В доме, где куплен раб, воспитанный человек не должен задерживаться долго.
- Юсто, иди, собери то, что возьмешь в дорогу.
А налить себе яблочного вина и плеснуть туда воды я и сам в состоянии.
Когда он вернулся, я доедал последний кусочек мяса с последним золотистым шариком из мелких склеенных зерен. Готовил Юсто хорошо. Я взглянул на его сумку. Небольшая. Он взял немного вещей. Хорошо.
- Подойди!
Я протянул руку.
- Дай мне!
Он опустился на колени и протянул мне сумку.
- Простите, Господин.
Конечно, должен был сделать это сам.
- Ничего страшного.
Все йалайти в первые несколько дней плоховато соображают. Они слишком сосредоточены на себе, на своих чувствах, то на сладости, то на боли. Не стоит быть с ним слишком строгим. Это не от непокорства.
Я пересмотрел вещи в его сумке. Ничего лишнего. Необходимая одежда, несколько лепешек в отдельном пакете, одеяло, деревянная миска, ложка и нож. Поднял глаза. Он раскраснелся, к губам прилила кровь и окрасила их алым. До чего хорош! Я все больше убеждался, что приобрел сокровище.
- Возьми еще крупу и вяленое мясо. И иди, поешь.
Многие кормят йалайти объедками со своего стола. Но, по-моему, Юсто этого не заслуживал. К тому же у меня есть мерзкая привычка съедать все содержимое своей тарелки, сколько бы там ни было. Я подумал, не балую ли я своего раба? Нет, пожалуй. Да и не стоит пережимать в первые дни, когда его боль и его сладость должны переплавиться в настоящую страсть и великую преданность.
Я даже заподозрил, нет ли у Юсто какого-нибудь тайного изъяна. Когда все идет слишком хорошо, всегда боишься подвоха.
Он вернулся, и мы взяли вещи и спустились на первый этаж. Я постучал в комнату хозяина. Через минуту священник открыл дверь.
Я поклонился. Юсто встал на колени и склонил голову, потому что когда Господин кланяется, раб опускается на колени.
- Благодарю за гостеприимство и прекрасного раба, - сказал я.
- Благодарение Небесному Господину за счастье узнать столь достойного рыцаря и оказать ему эту скромную услугу.
- Вот мой адрес, - я протянул ему свернутую в свиток бумагу. - Пишите мне, если будет возможность передать письмо, и заходите, если будете в Тода.
Конечно, он будет писать Юсто. Что-нибудь вроде: "Не соблаговолит ли милостивый Господин написать о том, здоров ли его раб Юсто и как он поживает? Молю о прощении за столь нескромное любопытство". Тогда я передам письмо Юсто, пусть сам отвечает. А в конце его письма напишу: "По моему приказу мой йалайти изложил ответы на ваши вопросы, мне же это нисколько не обременительно. Да пребудет на вас благословение Небесного Господина".
Хозяин проводил нас до ворот.
- Счастливо вам, Господин!
Пожелание относилось только ко мне. К Юсто нельзя обращаться. Но на самом деле удачи пожелали и ему, потому что, какое же счастье для Господина, если с его рабом что-нибудь случится?
И мы зашагали по дороге к городу Тода.
Солнце клонилось к закату. Мы свернули с дороги в лес. Здесь неподалеку должно быть место для привала. Вот оно! Кострище и навес. Я сел на поваленный ствол возле костра.
- Набери хвороста и разведи костер!
Не такое уж простое поручение для начинающего раба. Со стержнем больно наклоняться. Ничего, зато полезно. За день он несколько раз выходил из того блаженно-отрешенного состояния, в которое погружаются йалайти после наложения знаков власти. И тогда умоляюще смотрел на меня. "Нет!" - всякий раз отвечал я. - "Знаки власти есть знаки власти, и для того, чтобы их снять, нужны серьезные основания. У тебя их нет".
Сейчас очередная порция боли вызовет новое расслабление, чего мне собственно и нужно.
Мы поужинали, и я снова разрешил ему есть из своей миски. Потом послал мыть посуду, наслаждаясь густым и темно-красным травяным отваром, с пеной и шипением, заваренным головешкой из костра.
Он вернулся, убрал посуду, я размеренно допил чай.
- Сюда! На колени!.. Юсто, расскажи мне обо всем, что ты сегодня чувствовал, что хотел, чего не желал или боялся. Помни, что Господин
никогда не накажет тебя за искренность. Это нужно, чтобы помочь тебе
достичь совершенства. Так будет каждый вечер.
"Тот, кто не имеет йалайти, не войдет в Чертоги Небесного Господина. Тот, кто не заботится о душе йалайти, будет изгнан оттуда". Так сказано в великой книге "Рин". А значит ежедневная исповедь нужна не только ему, но и мне. Как знак нашей духовной связи. Как свидетельство того, что он передал мне права не только на свое тело, но и на душу. И эта последняя такая же моя собственность, и только я могу принести ее к престолу Небесного Господина.
- Не резко, - назидательно сказал я. - Иди сюда. На колени. Руки вперед, голову на руки, штаны спустить. Первая поза покорности.
Оттянул веревку, на которой был закреплен стержень. Крови не было.
- Симулируешь, - бросил я и начал развязывать узел.
Снял веревку, отсоединил крепеж, медленно вынул стержень. Сложил все на его постель.
- Иди на двор.
Когда он вернулся, я приказал ему взять стержень.
- Йалайти должен каждое утро тщательно промывать знак власти своего Господина и смазывать его маслом, - назидательно проговорил я. - Пойдем мыться.
Хорошо, что моются здесь в саду, на открытом месте. Пусть привыкает. Раб не должен стесняться ухаживать за знаком власти. Это так же глупо, как стесняться своей наготы. Говорят, есть такое извращение у некоторых народов. Странные они! Одежда нужна, чтобы греть и защищать от грязи и насекомых. Разве Небесный Господин сотворил их в одежде?
Но часто молодые рабы старались мыть стержень так, чтоб никто не видел, словно стеснялись своего нового статуса. Ерунда! Иметь Господина для йалайти так же естественно, как заниматься любовью, есть или справлять нужду.
Я скинул одежду на лавку и нырнул под струи воды, льющиеся из деревянной бочки, поднятой на двух опорах на высоту в полтора человеческих роста. И указал Юсто место под соседней бочкой.
Он послушался и начал мыться, но то и дело смотрел на дверь дома: не появится ли кто-нибудь из родственников.
Я рассмеялся:
- Юсто, а когда ты обедаешь, ты не прячешься случайно в дальнюю комнату?
В дверях появилась дочка хозяина.
- Доброе утро!
Я повернулся к ней и вежливо кивнул. Она уставилась на мой пенис. Я усмехнулся. Братьев что ли не видела? Впрочем, они еще маленькие.
Юсто стоял спиной к ней и старательно прятал стержень и цепь. Я заглянул к нему в руки. Знак власти был вполне себе вымыт.
- Хорошо, - тихо сказал я. - Вылезай!
И сам вышел из-под бочки и стал вытираться полотенцем. Юсто положил стержень на специальную чистую салфетку и последовал моему примеру.
Он успел надеть рубашку, когда рядом с сестрой в дверях возник один из сыновей Рихея. Уставился на стержень и шагнул к нам.
- Слушай, Юсто! А цепочка тоже есть?
Я отвесил ему пощечину. Не сдерживаясь, изо всей силы.
- Как ты смеешь обращаться к рабу, когда рядом стоит его Господин?!
Он отступил на шаг.
- Простите!
Повернулся и побежал к дому.
Мы поднялись к себе. Юсто опустился на колени и с поклоном протянул мне знак власти.
- Первая поза покорности! - бросил я.
Он спустил штаны, наклонился и положил голову на руки. Я ввел стержень. В этот момент в дверь постучали. Юсто сделал попытку подняться, но я удержал его рукой.
- Да, заходите!
На пороге появился священник. Мельком взглянул на своего лайти, потом на меня.
- Я пришел просить прощения за своего сына. Он оскорбил вас.
Я кивнул. Взял веревку и начал ее накладывать. Юсто расслабился и стоял спокойно.
- Какую бы вы хотели компенсацию, Господин?
Да, это очень разумно. Лучше уладить дело миром, чем судиться друг с другом. Оскорбление было нешуточным. Когда один рыцарь обратился к йалайти Господина Тода в его присутствии, он был вынужден сам стать йалайти. Никакой другой компенсацией Владыка города не удовлетворился. Но тот рыцарь был молод и красив, а на кой мне старый священник? Да и власть у меня не та, если уж честно. Велик был соблазн потребовать пять монет, то бишь расписку. Но слишком уж несправедливо. Оскорбление конечно серьезное, но оскорбитель уж слишком юн. Не со зла, по глупости.
- Две монеты, - сказал я.
Священник улыбнулся и кивнул.
- Благодарю великодушного Господина, - он поклонился. - Господин хочет деньги или переписать расписку?
- Переписать расписку, - сказал я, заканчивая накладывать веревку.
- Пойдемте!
- Хорошо... Можно встать, - сказал я своему йалайти. - Приготовь мне завтрак и собери вещи. После завтрака мы уходим.
Когда я вернулся, завтрак уже ждал меня, а мой нехитрый скарб аккуратно сложен в дорожную сумку. Юсто стоял на коленях возле низкого столика, готовясь мне прислуживать. Это красиво и поучительно для йалайти, но время дороже. В доме, где куплен раб, воспитанный человек не должен задерживаться долго.
- Юсто, иди, собери то, что возьмешь в дорогу.
А налить себе яблочного вина и плеснуть туда воды я и сам в состоянии.
Когда он вернулся, я доедал последний кусочек мяса с последним золотистым шариком из мелких склеенных зерен. Готовил Юсто хорошо. Я взглянул на его сумку. Небольшая. Он взял немного вещей. Хорошо.
- Подойди!
Я протянул руку.
- Дай мне!
Он опустился на колени и протянул мне сумку.
- Простите, Господин.
Конечно, должен был сделать это сам.
- Ничего страшного.
Все йалайти в первые несколько дней плоховато соображают. Они слишком сосредоточены на себе, на своих чувствах, то на сладости, то на боли. Не стоит быть с ним слишком строгим. Это не от непокорства.
Я пересмотрел вещи в его сумке. Ничего лишнего. Необходимая одежда, несколько лепешек в отдельном пакете, одеяло, деревянная миска, ложка и нож. Поднял глаза. Он раскраснелся, к губам прилила кровь и окрасила их алым. До чего хорош! Я все больше убеждался, что приобрел сокровище.
- Возьми еще крупу и вяленое мясо. И иди, поешь.
Многие кормят йалайти объедками со своего стола. Но, по-моему, Юсто этого не заслуживал. К тому же у меня есть мерзкая привычка съедать все содержимое своей тарелки, сколько бы там ни было. Я подумал, не балую ли я своего раба? Нет, пожалуй. Да и не стоит пережимать в первые дни, когда его боль и его сладость должны переплавиться в настоящую страсть и великую преданность.
Я даже заподозрил, нет ли у Юсто какого-нибудь тайного изъяна. Когда все идет слишком хорошо, всегда боишься подвоха.
Он вернулся, и мы взяли вещи и спустились на первый этаж. Я постучал в комнату хозяина. Через минуту священник открыл дверь.
Я поклонился. Юсто встал на колени и склонил голову, потому что когда Господин кланяется, раб опускается на колени.
- Благодарю за гостеприимство и прекрасного раба, - сказал я.
- Благодарение Небесному Господину за счастье узнать столь достойного рыцаря и оказать ему эту скромную услугу.
- Вот мой адрес, - я протянул ему свернутую в свиток бумагу. - Пишите мне, если будет возможность передать письмо, и заходите, если будете в Тода.
Конечно, он будет писать Юсто. Что-нибудь вроде: "Не соблаговолит ли милостивый Господин написать о том, здоров ли его раб Юсто и как он поживает? Молю о прощении за столь нескромное любопытство". Тогда я передам письмо Юсто, пусть сам отвечает. А в конце его письма напишу: "По моему приказу мой йалайти изложил ответы на ваши вопросы, мне же это нисколько не обременительно. Да пребудет на вас благословение Небесного Господина".
Хозяин проводил нас до ворот.
- Счастливо вам, Господин!
Пожелание относилось только ко мне. К Юсто нельзя обращаться. Но на самом деле удачи пожелали и ему, потому что, какое же счастье для Господина, если с его рабом что-нибудь случится?
И мы зашагали по дороге к городу Тода.
Солнце клонилось к закату. Мы свернули с дороги в лес. Здесь неподалеку должно быть место для привала. Вот оно! Кострище и навес. Я сел на поваленный ствол возле костра.
- Набери хвороста и разведи костер!
Не такое уж простое поручение для начинающего раба. Со стержнем больно наклоняться. Ничего, зато полезно. За день он несколько раз выходил из того блаженно-отрешенного состояния, в которое погружаются йалайти после наложения знаков власти. И тогда умоляюще смотрел на меня. "Нет!" - всякий раз отвечал я. - "Знаки власти есть знаки власти, и для того, чтобы их снять, нужны серьезные основания. У тебя их нет".
Сейчас очередная порция боли вызовет новое расслабление, чего мне собственно и нужно.
Мы поужинали, и я снова разрешил ему есть из своей миски. Потом послал мыть посуду, наслаждаясь густым и темно-красным травяным отваром, с пеной и шипением, заваренным головешкой из костра.
Он вернулся, убрал посуду, я размеренно допил чай.
- Сюда! На колени!.. Юсто, расскажи мне обо всем, что ты сегодня чувствовал, что хотел, чего не желал или боялся. Помни, что Господин
никогда не накажет тебя за искренность. Это нужно, чтобы помочь тебе
достичь совершенства. Так будет каждый вечер.
"Тот, кто не имеет йалайти, не войдет в Чертоги Небесного Господина. Тот, кто не заботится о душе йалайти, будет изгнан оттуда". Так сказано в великой книге "Рин". А значит ежедневная исповедь нужна не только ему, но и мне. Как знак нашей духовной связи. Как свидетельство того, что он передал мне права не только на свое тело, но и на душу. И эта последняя такая же моя собственность, и только я могу принести ее к престолу Небесного Господина.