Я паакаряю города

Истоошным воплем идиота;

Мне нраавится моя рабоооота,

Гори, гори, моя звезда!

---

Всю ночь во сне писала какой-то ужастик. Оччень открытый финал случился где-то на 280-с-чем-то странице. А из всего написанного утром вспомнила только маленький кусочек:



Светлое помещение. Зеленый свет. Испуганный парнишка, который трясется от страха. Глаза широко раскрыты. Сам он распят на столе.

Где-то журчит вода и играет французское танго.

Парень с ужасом смотрит в угол - там смутная фигура готовит медицинские инструменты.

Скальпель, белые нитки... Чистая пробирка.

Убийца подходит к жертве и протирает сгиб локтя кусочком ваты.

Осторожно и очень профессионально вводит иглу. Пробирка наполняется венозной кровью.

Убийца затыкает парню рот кляпом.

Проводит рукой в резиновой перчатке по светлым волосам.

Скальпель и яркий свет.

Длинная хирургическая игла.

Он начинает сшивать веки.



Распятое тело трясется. На светлых джинсах проявляется мокрое пятно...



***

Господи! Как больно!



***



В темноте около реки один человек тащит другого. Тот мычит от боли, но почему-то не может кричать. Где-то их ждет гроб.

Гроб, который скоро закопают. С живым человеком внутри. Безмолвная жертва останется умирать где-то в уединенном районе...

@темы: Ночное я

---

Я умер

Ага. Меня обхаживали-обхаживали, да и зазвали в фитнес-центр. Буду теперь на трех работах наслаждаться жизнью.

Одно фе - да-ле-ко. От Чернышевской до Московской, оттуда пешкодралом до Краснопутиловской... ой-е.

А на обратной пути я умудрилась свернуть не туда, и вышла не к м.Московская, а к Парку Победы.

Ааааа... бедные мои ноги.

Но таки запись по субботу включительно.



*Мечтательно* А сотрудникам занятия фитнесом, тренажеры, бассейн, сауна - бесплатно.

@темы: Зажечь сахарных саламандр, Рабоче-трудовое

---

Йалайти

Я заставил Юсто преклонить колени.

Они сделали шаг вперед, и их осветило рассветное солнце. Одежда раба была в крови: пятна крови возле сосков, и на штанах, между ног. Юсто смотрел на это во все глаза, он побледнел. А на губах вышедшего раба застыла блаженная полуулыбка, составлявшая с кровавой рубахой страшный контраст. Юсто впился глазами в эту улыбку и побледнел еще больше.

Господин и инициированный раб спустились по лестнице, а священник махнул нам рукой:

- Заходите!

Юсто, не поднимаясь с колен, обнял мои ноги и взмолился:

- Господин! Не надо! Давайте туда не пойдем!

Я усмехнулся.

- Встать! - так жестко я еще с ним не говорил.

Он зарылся лицом в мои колени, его плечи затряслись.

- Встать! - гаркнул я.

К нам подошел священник, наклонился и положил руку ему на плече.

- Могу я к нему обратиться? Как его зовут?

- Да. Юсто.

- Ты любишь своего Господина, Юсто?

- Да, - тихо сказал он.

- Тогда ты должен это сделать. Инициация болезненна, но необходима.

Юсто, всхлипывая, поднялся на ноги.

- Ты сейчас можешь уйти, - продолжил священник. - Но тогда ты опозоришь и себя и своего Господина. Никто больше не возьмет тебя. Ты станешь изгоем, нищим, просящим подаяния. Твое тело иссохнет и состарится без власти Господина, а ум помутиться. Ты этого хочешь?

Юсто замотал головой.

- Тогда вытри сопли, наберись мужества и иди.

Я обнял его за плечи, и мы пошли по длинному коридору между рядов тонких янтарных колонн. Коридор оканчивался залом под высоким куполом, в окнах которого сиял рассвет. Зал был пуст. Только в его центре находился круглый провал, окруженный балюстрадой. Туда, вниз, уходила широкая лестница.

В сопровождении священника мы начали спускаться.

Стало совсем темно. Свет давали только укрепленные по стенам факелы.

Мы оказались у массивных деревянных дверей, и священник распахнул их перед нами.

Этот зал был меньше верхнего. По стенам поднимались амфитеатром мраморные кресла в семь рядов. Все места были заняты священниками, входящими в совет. Свет факелов играл на желтых одеяниях, делая их подобными пламени. Перевернутый конус огня, и на дне - небольшой мраморный круг.

Над кругом нависает перевернутый шатер из белого камня, увенчанный хрустальной иглой, на ее конце - кольцо светлого металла, то самое, о котором я рассказывал Юсто. К нему привязывают рабов во время казни веревкой.

Навстречу игле поднимается мраморный цилиндр с плоской вершиной. Словно древесный пень. Он покрыт белой салфеткой. Я подхожу и выкладываю на него свои Знаки власти, постоянные, те, что поставлю Юсто сейчас: и для сосков, и для ануса.

По другую сторону цилиндра в круге находится нечто, напоминающее кресло, низкое, высеченное непосредственно в камне, с гладкой покатой спинкой. Рядом с креслом, на такой же салфетке, лежит инструмент, напоминающий клещи, но с тонко заточенными краями. Он сделан из того же блестящего металла, что и кольцо.

- На колени! - говорю я Юсто.

Он подчиняется, и священники начинают петь. Протяжная и красивая песня о преданности земному Господину, которая есть отражение преданности Господину Небесному. О том, что йалайти должен отдать земному Господину свою кровь, в знак того, что и жизнь его и душа принадлежат Господину. Так и его Господин отдаст в свое время жизнь Господину Небесному.

Песня действует на Юсто, он немного расслабляется.

К нам подходит глава священников в расшитой алым золотой мантии и благословляет щипцы и Знаки Власти. Потом ставит на салфетку баночку с мазью, останавливающей кровь. Подходит к Юсто, наклоняется, шепчет ему на ухо какие-то успокаивающие слова. Юсто кивает.

Священник возвращается на свое место прямо напротив нас.

Все, можно начинать.

Я обхожу Юсто.

- Подними рубаху! - я говорю тихо, так что за пением священников меня слышит только он.

Снимаю цепь с сосков и бросаю к подножию мраморного цилиндра. Она останется здесь в знак того, что Юсто стал моим инициированным рабом, и его положение освящено и законно.

Возвращаюсь.

- Первая поза покорности!

Вынимаю стержень, отметив как четко связано со страхом эротическое возбуждение йалайти. Бросаю стержень к первому Знаку.

Медленно ввожу член. Песня священников становится все быстрее и громче. Все нормально. Напряжение нарастает. В должный момент игла вонзается в него. Он стонет.

Песня срывается на крик.

- Во славу Небесного Господина!

Также аккуратно вынимаю пенис и ввожу новый грушевидный Знак Власти, тот, что он будет теперь носить. На конце его небольшой рычажок. Я нажимаю на него, и из стержня выходят четыре толстых иглы и вонзаются в плоть у выхода ануса. Теперь стержень надежно закреплен и веревка не нужна. Теперь мало кто пользуется для инициированных рабов старомодной веревкой. Священники снабдят меня антисептической мазью, и воспаления не будет.

Юсто стонет от боли. Из ануса сочится кровь.

- Выпрямись и надень штаны, - тихо говорю я.

На белой ткани проступают пятна крови. Ничего. Впечатляюще, но совершенно не опасно.

Беру новую цепь для сосков.

- Подними рубаху.

Иглы пронзают соски. Юсто стонет.

- Опускай!

Пятна крови в районе сосков.

- Вставай! Иди сюда!

Я помогаю ему подняться. Мы переходим в другую часть круга.

- Спусти штаны и на кресло.

Я помогаю ему сесть.

- Разведи ноги.

Красный замотанный пенис слегка приподнят, словно ждет.

Я беру клещи и накладываю их у основания пениса. Резко сжимаю.

Юсто кричит, но крик теряется за громогласным:

- Слава Небесному Господину!

Я приподнимаю его штаны и прикладываю к ране, потом останавливаю кровь.

- Встань!

Он слегка пошатывается, у него явно кружится голова. Я помогаю ему встать, подвожу к трону главы священников.

- На колени!

Помогаю ему преклонить колени.

- Это мой раб освященный и законный!

- Пусть будет в ошейнике!

И я защелкиваю ошейник у него на шее.



Мы с Юсто стояли в Зале Дома Собраний. Я прямо, с дымящемся клеймом в руке, и Юсто - на коленях передо мною. Свежее клеймо чернело на его ягодице и сочилось кровью. Он плакал. Его плечи тряслись. Подошел один из священников и наложил повязку.

- Встань! - приказал я.

Он с трудом поднялся. Я обнял его, прижал к себе. Он всхлипнул на моей груди.

- Теперь ты воистину мой раб Юсто. Радуйся!

Я вернулся в замок моего господина Дзитана Тода. Не прошло и двух дней после клеймения Юсто, как господин вызвал меня к себе. Беседа началась вполне любезно. Сели за маленький столик с зерновыми шариками, сладким мясом и яблочным вином. Обсудили последние политические новости: волю престарелого императора и только что назначенного приемника. Я терялся в догадках, зачем он меня пригласил. Мы никогда не были особенно близки.

Поев, расположились на подушках возле фонтана в маленьком бассейне с камнями и плакучей травой. Дзитан предложил мне выбрать себе йалайти. Десять рабов преклонили перед нами колени. Мне понравился юный и темноволосый.

- Ясо! - кивнул Дзитан.

- Первая поза покорности, Ясо! - сказал я.

Я вынул Знак Власти Дзитаро, позолоченный, с гербом дома Тода. Такой же, как и у Юсто, на распорках. Я опустился на колени за ним и ввел пенис. Ясо был искусен и покорен, он всячески помогал мне и старался доставить максимальное наслаждение. Я зарычал, и йалайти застонал, принимая иглу.

Я подождал, пока успокоится биение крови в члене, перевел дух, встал и с поклоном поблагодарил господина Дзитаро.

Он улыбался.

- Садись. Тебе понравился мой раб?

- Да.

- Хочешь, я тебе его подарю?

- Вы слишком добры ко мне. Чем я заслужил такую милость?

- Айдзен, почему ты не привел Юсто?

- Он еще не оправился после клеймения. Даже повязку еще не сняли. Пусть отдохнет.

- Ты слишком мягок с ним. Боль полезна для йалайти. Тем более от клейма. Пусть чувствует, что он твой. Приведи его сегодня же!

- Я боюсь, как бы рана не воспалилась.

- Ничего. В крайнем случае, у меня отличный врач.

- Да, Господин.

Я клял себя за то, что слишком расхваливал своего йалайти. Но делать было нечего. После заката мы с Юсто предстали перед господином Дзитаном. Точнее я предстал, а Юсто преклонил колени.

- Это мой йалайти Юсто, господин Дзитан. Два дня назад он заклеймен. Хотите?

- Хочу.

Дзитан Тода поднялся с подушек, подошел к Юсто и положил руку ему на плече. Йалайти испуганно взглянул на меня. Я его еще никому не предлагал.

Я кивнул.

- Доставь удовольствие господину Дзитану.

И опустился на подушки.

- Первая поза покорности! - бросил Дзитан.

Он положил руку на повязку на клейме и сильно сжал. Юсто застонал. Господин Дзитан сжал еще. На повязке выступила кровь.

Я подумал, что мне не хватает твердости. Дзитан куда более опытный господин, чем я, а йалайти признает господином того, от кого получает боль. Я старался не причинять Юсто лишней боли. И теперь боялся его потерять.

Вообще-то Дзитан не должен был дарить чужому рабу иную боль, помимо иглы, без моего позволения. Но, с другой стороны, он мой господин. Я все равно должен был ему позволить.

Господин блаженно улыбнулся, Юсто принял иглу и застонал.

- У тебя хороший раб, Айдзен, - сказал Дзитан вставая. - Спасибо. Знак моей Власти лежал рядом на специальной салфетке, и господин Тода не спешил возвращать его. А Юсто ждал, не меняя позы.

- Оденься! - сказал Дзитан.

Юсто послушался и по обычаю припал к ногам Дзитана, благодаря его.

- Встань! Сядь у моих ног.

Йалайти вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

Юсто послушался Дзитана.

- Айдзен, - сказал господин Тода. - Подари мне этого раба. Взамен получишь Ясо. Он еще не заклеймен, будет твоим по огню и железу.

Сердце у меня упало. Этого-то я и боялся!

- Благодарю, господин. Но я не могу подарить Юсто. Он мой раб по духу и желанию.

- Тогда есть два выхода: либо Юсто просит тебя отпустить его и называет меня господином либо вы оба становитесь моими йалайти.

Дзитан усмехался.

- Ты мне действительно нравишься, - добавил он. - Я был бы рад видеть тебя среди своих рабов.

- Благодарю за честь, господин, - сказал я. - Но я женат. Я не могу оставить семью.

- Жена твоя на тебя жаловалась, Айдзен. Ты ею пренебрегаешь ради Юсто. Она просит развода.

Этого удара в спину я не ожидал. Да, я всего однажды взял Юсто к нам в постель. Он старательно лизал ей клитор и запускал язык в самое устье того цветка, что пока что был только моей собственностью. Она закрывала глаза и стонала, а я смотрел на них и не понимал, его я к ней ревную или ее к нему. Какая глупость! Мы же одна семья. Он подготовил ее наилучшим образом, так что мне и трудиться почти не пришлось. Мой пенис сменил его язык, и мы тотчас взлетели на пик наслаждения. Она осталась очень довольна. Но я больше не брал его к нам. Мне надо было с этим свыкнуться. Я понимал, что поступаю недостаточно добродетельно, но поделать с собой ничего не мог.

Я поднял глаза и встретил взгляд Дзитана, властный и жесткий. Если этот человек меня захотел - он не отступится. Найдет предлог, чтобы сделать из меня йалайти и против моей воли. Я вспомнил рыцаря, который случайно обратился к его рабу и сегодня преданно стоял на коленях среди его йалайти. И я понял, что малая часть меня этого хочет. Говорят, что в каждом мужчине, и в каждой женщине живет частица йалайти, поэтому презрение к йалайти - большой грех.

Если я соглашусь - будет операция смены сущности - колдовство врачей, чтобы не толстеть и глупеть после обряда в Доме Собраний. А потом у меня никогда не будет сыновей. Я мечтал, чтобы у меня были сыновья.

- Судьба йалайти не для меня, - сказал я. - Я воин, и могу предложить вам только любовь воина. А жену возьму другую, если эта меня оставляет.

Дзитан тонко улыбнулся.

- Если бы мне была нужна только любовь воина, я бы давно сделал тебя своим возлюбленным. Господину не отказывают. Ты уже сказал свое "да", когда приносил присягу. Но мне нужна верность йалайти.

- Это не для меня.

- Ничего не поделаешь. Тогда Юсто.

Йалайти умоляюще посмотрел на него.

- Я не могу просить господина отпустить меня. Он спас мне жизнь, и я его раб по духу и желанию. Это было бы бесчестно. Господин Дзитан, пожалейте нас!

Конечно. Он уже понял. Был еще один выход.

- Айдзен, прогони своего раба!

- Нет. Это бесчестно прогонять раба, который объявил себя рабом по духу и желанию.

- Айдзен, ты сказал мне "нет"!

Вот оно! Он нашел предлог даже раньше, чем я ожидал. Я ослушался своего господина.

- Ты понял? Ты совершил преступление, а значит перед тобой выбор: судьба йалайти или смерть.

- Смерть, - сказал я.

- Глупо! Жизнь йалайти прекрасна и полна наслаждения, и не менее достойна, чем любая другая.

- Возможно. Но я не хочу, чтобы выбирали за меня.

- Нет! - прошептал Юсто. - Лучше я попрошусь к Дзитану.

- Поздно! - усмехнулся господин Тода. - Вы лишили себя этого выбора.

Лукавишь! Этого выбора у нас никогда не было.

Я встал.

- Что я должен делать, господин Тода?

Дзитан хлопнул в ладоши. Появился Ясо и преклонил колени.

- Проводи господина Айдзена в комнату ожидания.

Комната ожидания была погружена в сумерки. Только у священного узора горели две свечи, освещая тонкие ветви, которыми расписаны стены. Ветви без листьев и цветов по палевому фону: желтоватый, бежевый, сильно размытый голубой. Одна из стен открывалась в сад, перегородки раздвинуты. Там идет дождь, барабаня по листьям.

Я сел на кровать у стены. Неплохая кровать с шелковым покрывалом и подушками с тем же узором, что и на стенах. Скорее ложе жертвы приготовленной для богов, чем преступника перед казнью.

Сколько я здесь проведу? На то воля господина. Может быть, час. Может быть, годы.

Священный Узор притягивал и манил. Вот еще один выход! Я могу уйти к Небесному Господину. Если он меня примет. Только недостойно идти к Небесному Господину, не исполнив долга перед земным. Не столь позорно, как бежать, но все же бесчестно.

Я опустился на колени перед Узором и помолился, склонив голову.

Послышался шорох отодвигаемых перегородок. Я обернулся. У входа на коленях стоял йалайти. Я не видел его лица, поскольку коридор был куда более освещен, чем комната ожидания, и свет бил ему в спину.

- Господин Дзитан велел принести вам ужин, - сказал он и кивнул в сторону подноса, стоявшего на полу рядом с ним. - Я могу войти?

Я кивнул.

Он вошел и поставил поднос на мою кровать, а сам опустился рядом на колени.

- Меня зовут Каморо, господин Айдзен, - сказал он. - Господин Дзитан позволил нам разговаривать.

Хорошо. Даже, если это ложь, хуже уже не будет.

- Каморо... Что-то знакомое...

Он улыбнулся.

- Был такой рыцарь Камор.

Ну да! Конечно! Теперь я узнал его. Выше других йалайти и черты лица резче и грубее. Тот самый рыцарь!

- Да, я узнал тебя. И как живется в йалайти?

- Очень хорошо. Я никогда не был так счастлив, так беззаботен, так свободен! Вы не можете понять, господин, какое это счастье - отречься от своей воли. Господин Дзитан готов оказать вам благодеяние. Просто вы пока не состоянии понять, что это действительно благодеяние. Тогда, перед Домом Собраний, я тоже приходил в отчаяние, я теперь мне это смешно. Поверьте, неразумно от этого отказываться.

- Возможно. Но я не люблю, когда решают за меня.

- Искупительная жертва потребует от вас гораздо больше самоотречения и покорности.

- Значит, и чести больше.

- Стать йалайти проще. И именно этого хочет ваш господин. Он не желает вам смерти. Разве не обязаны вы исполнять желания господина?

- Господин предоставил мне выбор, и я им пользуюсь.

- Вы сделали не лучший выбор.

- Это мое дело. Где сейчас Юсто?

- В комнате ожидания для йалайти.

- Почему? Он еще не стал рабом Дзитана?

- Я не знаю.

Я доел ужин, поставил на поднос чашу с остатками вина.

- Вы можете мною воспользоваться, - сказал Каморо. - Господин передал меня вам до часа искупления.

- Значит, ты обязан мне подчиняться?

- Да, пока это не противоречит воле господина Дзитана или его безопасности.

- Тогда отнеси поднос, а палочки для еды вымой и принеси мне. И еще принеси пару плодов пато.

- Палочки к пато? - удивился Каморо.

- Твое дело подчиняться!

Он вернулся с палочками и двумя золотистыми продолговатыми пато на подносе. Преклонил колени.

- Первая поза покорности! - скомандовал я.

У него не было Знака Власти.

- Господин снял его, когда объявил о передаче, - сказал он.

Гладкая кожа раба, тщательно очищенная от волос. Мне его совсем не хотелось. Я был сыт.

Клеймо с именем господина. Довольно старое, по крайней мере, несколько лет. Я пропустил руку ему между ног и нащупал шрамы там, где был пенис и яички. Потом взял плод пато. Довольно толстый плод вошел очень легко, из чего я заключил, что Дзитан тоже любил подобные развлечения. На втором он слегка застонал, но не отстранился. Наоборот, едва заметно подавался навстречу, помогая. Потом настала очередь палочки. Я направил ее острым концом. С трудом ввел между двух пато. Надавил большим пальцем. Каморо застонал. Взял вторую палочку. У нас они недлинные, можно до конца. Он стонал и чуть не плакал. Анус начал сокращаться, словно втягивая в себя все, что я туда ввел.

Я сел на кровать.

- Можешь одеваться.

Он послушался и припал к моим ногам, и понял, что это совершенно искренне.

- Я могу лечь у ваших ног, господин Айдзен? - спросил он.

- Нет. Возвращайся к Дзитану.

Мне хотелось побыть одному.

Он поцеловал мне руку и направился к выходу.

- Постой! Когда господин Тода пришлет за мной?

- На то воля господина.

Было утро. Свет бил сквозь полупрозрачные перегородки. Возле моей кровати стоял на коленях Ясо и ждал, когда я проснусь.

- Господин Айдзен, вы должны следовать за мной.

- Иди к господину Тода и попроси у него полчаса отсрочки, чтобы я мог вымыться, чтобы достойно встретить смерть. Если он согласиться - пусть принесут бочку с водой для мытья и придет Каморо помочь мне.

Ясо склонился до земли, встал и побежал исполнять приказание. Отсрочку я получил. Вода в бочке пахла цветочными лепестками и

была ужасающе горячей. Я не стал ждать и залез в воду. Каморо старательно тер меня мочалкой и поливал из ковша. Потом подал полотенце и натер кожу ароматным маслом. Волосы я собрал в пучок на голове и закрепил лучшей заколкой из белого дерева.

Каморо подал одежду, положенную для тех, кто должен выплатить господину долг смерти: белую длинную рубаху.

Мы шли по коридору к выходу из замка. Я знал путь. Ясо и Каморо сопровождали меня. Перешли через улицу по закрытому горбатому мосту и оказались на стене замка. Теперь к воротам. У ворот лестница. Внизу тяжелые двери, открывающиеся на небольшую полукруглую арену, покрытую белым ковром. На арене справа от меня - столб с кольцом, слева - сиденье, в центре которого торчит металлический кол. Пока тонкий и выступающий из кресла не более чем на палец. Это место для меня.

Арена открывается на дорогу. Пока она пустынна: еще слишком рано. Там, у края помоста стоит Дзитан в алых одеждах под черный кожаный пояс.

Я почтительно кланяюсь.

- Не передумал?

- Нет.

- В любой момент ты можешь сказать, что согласен стать йалайти - тогда казнь будет немедленно прекращена.

- Именно так я стал йалайти, - прошептал Каморо у моего плеча. Думаю, что я побледнел. Дзитан - опытный господин, он сумеет построить пытку так, что я сам буду умолять его принять меня в качестве йалайти.

- Вижу, ты понял, - сказал он. - И?

- Не стоит ли начать?

Он усмехнулся.

- Что ж, начнем. Снимите с него одежду!

Ясо и Каморо помогли мне раздеться и подвели к сиденью. Я с тоской взглянул на дорогу. Охраны не было, но я знал, что это лишь иллюзия. Это место простреливается из арбалетов со стен и с башен ворот. Расстояние маленькое - так что мудрено промахнуться. Да, смерть от арбалетной стрелы много легче того, что мне уготовано. Но это собачья смерть.

Мне помогли сесть так, чтобы кол вошел точно в анус. Боли не было. Пока. Потом стул начнет медленно опускаться, а кол раскрываться во мне, как Знак Власти йалайти, только гораздо шире. Мои бедра закрепили широкими ремнями и такой же ремень надели на пояс и жестко привязали к спинке кресла.

Потом подошел господин Дзитан. Мой член и яички он поместил в черный кожаный мешочек с затягивающимся горлом. Веревку завязал простым узлом и отвел концы в стороны, привязав к двум скрещенным копьям по правую и левую сторону от сиденья. По мере опускания стула узел будет затягиваться.

- Теперь возьми.

Он дал мне в руку небольшой свинцовый шар. К шару была привязана веревка.

- Оглянись! Если ты выпустишь шар, веревка натянется, тогда поднимется вон тот молоток и ударит в медный диск. Звук получится таким громким, что заглушит шум дороги даже в полдень. Этот звон будет означать, что ты согласен, и казнь должна быть остановлена, - он усмехнулся. - Так что держи крепче.

Он подошел к колесу, похожему на штурвал, что стояло у подножия моего орудия пытки, и перевел его на одно деление. Стул подо мной плавно опустился, и я почувствовал, как входит в меня и расширяется кол. Но боли еще не было - только страх и эротическое возбуждение.

- На сколько рассчитана казнь? - спросил я.

- Потихонечку, потихонечку. До завтра доживешь. А теперь смотри. Двери, через которые я прошел полчаса назад, снова открылись, и на арену вышел Юсто в сопровождении одного из йалайти. Он взглянул на меня, побледнел и опустился на колени.

- Йалайти Юсто отказывается принимать мои Знаки Власти, пока его нынешний господин жив. Поэтому до твоей смерти, Айдзен, он объявляется открытым. Разденьте его!

Юсто раздели, подвели к столбу и закрепили цепь на его ошейнике. Открытый раб! А это значит, что любой, кто пройдет мимо по дороге, имеет право взять его.

Первым желающим оказался толстый торговец не первой молодости. Юсто метнулся от него, цепь натянулась.

- Нет!

- Неужели! - усмехнулся Каморо и кивнул Ясо.

У самой дороги на помосте стояло возвышение, вроде горки высокой частью к дороге. Каморо с Ясо подняли сопротивляющегося Юсто, положили на горку головой вниз и закрепили руки и пояс кожаными ремнями. Потом развели ноги и притянули колени к железным кольцам в полу.

- Пожалуйте, господин! - кивнул Ясо торговцу.

Юсто стонал и плакал, а торговец пыхтел позади него. Когда он закончил и отошел удовлетворенный, я почувствовал, что подо мной вновь опускается стул. Теперь боль была, но очень слабая и слишком смешанная с наслаждением.

Дзитан подошел ко мне, коснулся плеча, провел рукой, едва касаясь кожи, поцеловал.

- Ну, ты же хочешь, я вижу. Что за глупое сопротивление собственным желаниям?

Напряжение достигло своего пика, и я почувствовал биение крови в члене и влагу, заливающую черный мешочек у меня между ног. И я ненавидел себя за это.

Мне стоило большого труда удержать шар, я сделал почти невозможное. Зачем? Так хотелось сдаться! Но где-то на периферии сознания кто-то упорно твердил: "Ты должен умереть! Должен! Иначе мы не сможем вернуться!"

Дзитан пожал плечами и покинул арену.

Он возвращался еще несколько раз: ласкал, уговаривал, доводил до исступления. И я уже не понимал: ненавижу я его или люблю.

И менялись насильники моего Юсто. Впрочем, они бы оскорбились, услышав о себе "насильник". Поиметь открытого раба - долг каждого подданного, оказавшегося поблизости от места казни.

Я запомнил крестьянина с пропитой физиономией и грязными руками, упорно мявшего свежее клеймо Юсто.

Сиденье продолжало медленно опускаться, и наслаждение постепенно вытесняла боль. Точнее само наслаждение менялось, смешиваясь с болью. Эротическое напряжение первых часов сменило расслабление транса.

К вечеру Юсто отвязали и дали отдохнуть. Он отполз к столбу, и сквозь туманную дымку перед глазами я увидел, что он оставляет за собой кровавый след.

Я еле удерживал шар. Рука дрожала. "Я должен умереть! Мы должны умереть, чтобы вернуться!" Куда? Я не понимал, что это значит, но все же из последних сил не давал шару упасть. Я почти терял сознание, но чувствовал, что он предательски ускользает из моей руки - и приходил в себя.

На закате боль вернулась вновь и заполнила собою все. Я решил, что острие дошло до внутренних органов, а значит осталось недолго. Шар лежал на моей ладони, а кто-то внизу жалобно просил пить.

- Юсто? - одними губами прошептал я.

- Уже скоро, господин. Держитесь! Мы должны умереть.

Ночь прошла где-то на границе между забытьем и болью. Подул утренний ветер, и я увидел свою кровь, стекающую по желобу с помоста, черную в утренних сумерках.

В просвете арены стоял Дзитан, и ветер развевал края его одежды. Он повернулся ко мне.

- Твой раб умер, - сказал он. - Жаль. Вы оба могли бы жить. Но теперь и для тебя уже поздно, даже, если ты выронишь шар. Теперь твоя очередь.

Моя рука дрогнула, и шар скатился вниз. Раздался громовой удар молотка по меди. Дзитан расхохотался.

- Поздно, Айдзен! Но поблажку ты заслужил.

Он взял меч. Широкий и тупоконечный, меч правосудия и долга.

Я не почувствовал удара. Только рассветное небо провалилось куда-то вниз, и его сменила кирпичная кладка потолка, а потом исчезла и она.







Конец

---

Йалайти

Лес сменили поля. Наступили сумерки. Торговцы поставили повозки в круг и приготовились переночевать. Мы тоже решили пока не двигаться дальше, тем более что нам великодушно предложили место в круге.

Комедианты начали представление, и мы присоединились к толпе зрителей. Пьеса была о преданности йалайти Даро своему господину,

классический сюжет. Между господином Даро и господином соседнего города была война. Тогда Даро один проник в лагерь врага и выкрал его жезл власти. Противник был столь восхищен его преданностью, что тут же признал свое поражение и подчинился господину Даро. Сюжет осложнялся тем, что господин не хотел отпускать любимого йалайти на столь рискованное дело. И тогда Даро исполнил танец преданности, что пляшут на раскаленных углях.

Был как раз кульминационный момент представления. Двое актеров-йалайти, изображавших младших рабов господина Даро рассыпали в центре круга, образованного зрителями, угли для танца. Раскаленные, без обмана. Кое-где они переливались алым.

Йалайти, игравший Даро, скинул рубаху и сапоги, прыгнул на угли и начал прыгать и кружится. Звякала и подпрыгивала цепь на сосках. Йалайти был юн (как и положено по сюжету) и хорош лицом, как большинство актеров. Танцевал он здорово. Такая четкость и законченность движений, как у комедиантов, встречается разве что у хорошо обученных воинов.

Я подумал, чей он раб. Очевидно, кого-нибудь из актеров, а может быть, и главы труппы. Неплохое положение. Актеры - каста уважаемая, ведь они радуют людей и служат Небесному Господину своим искусством, которое есть форма молитвы. Даже к бродячим актерам относятся с почтением, а уж артист городского театра равен рыцарю и священнику.

Танец все продолжался в нарастающем темпе, йалайти вошел в экстаз и кружился на углях, раскинув руки. На лице застыла блаженная улыбка. Кажется, стало теплее.

Тут Вальто, йалайти Ситара, тоже скинул сапоги, прыгнул в круг и присоединился к танцу. Шено покраснел, тряхнул головой и последовал примеру младшего раба. Поддавшись настроению экстаза, в следующую минуту к танцу присоединились еще несколько йалайти разных хозяев.

Юсто тоже шагнул вперед, но я положил руку ему на плече.

- Нет. Ты не умеешь. Обожжешь ноги, а нам еще день идти. Я что ж тебя на руках понесу?

Актеру, исполняющему танец преданности, очень важно зажечь публику и выманить в круг йалайти. Тогда хозяева, перед которыми их рабы плясали на углях, просто обязаны раскошелится. Но обычно обид не бывает. Танец преданности раба в высшей степени приятен для Господина.

Внезапно музыка стихла, и актер-йалайти пал ниц перед актером, исполнявшим роль его Господина. Другие йалайти последовали его примеру, и каждый из них распростерся перед своим хозяином. И тогда младшие рабы стали обходить публику с чашами для денег. На дне глиняных посудин зазвенели монеты.

Я опустил туда медную мелочь, а Ситар со вздохом положил серебряную монету. Рабы завершили круг и только тогда йалайти начали подниматься.

- Чего ты хочешь? - спрашивал хозяин.

- Только одного: быть вечным вашим рабом.

Одинаковые обрядовые ответы. Но это ничего не значит. Господин запомнит этот танец и постарается исполнить просьбу своего йалайти, когда у того появятся основания для действительно серьезной просьбы.

Наконец, дошла очередь и до актеров.

- Чего ты хочешь? - спросил актер, исполняющий роль Господина.

- Пробраться в лагерь вашего врага и выкрасть жезл его власти.

- Это безрассудно!

- Вы не можете отказать мне, Господин. Это просьба после танца преданности.

Господин поднялся на ноги, повернулся и зашагал прочь, а йалайти Даро так и остался коленопреклоненным.

Весь второй акт Господин Ситар стоял, обнимая двух своих йалайти. Они так и не надели сапог, пока не кончился спектакль, стоя босыми на мелких острых камушках, покрывавших место привала. Я позавидовал этому единению и даже на миг пожалел о том, что запретил Юсто присоединиться к танцу. Честно говоря, я не имел права этого запрещать. Танец преданности йалайти исполняет по своему желанию и когда хочет. Просто, Юсто этого не знал. Но, подумав, я решил, что поступил разумно. При первом танце преданности раны на ногах неизбежны, даже, если из-за экстаза, йалайти их не замечает. А обожженные ноги были бы нам очень некстати. Не стоит бежать впереди лошади. У нас впереди еще много таких моментов, полных преданности и любви.

Пьеса подходила к концу. Бывший враг стоял на коленях перед Господином Даро и приносил присягу, вложив руки в ладони нового господина, а Даро смотрел на это, высовываясь из-за плеча своего хозяина.

- Какой награды ты хочешь за свою службу? - спросил Господин у Даро после присяги.

- Теперь только одного, Господин, быть вечным вашим рабом, - ответил Даро, опустился на колени и склонил голову.

Мы шли со спектакля просветленные и очищенные, словно побывали в храме и вознесли молитву Небесному Господину. Не даром уважают актеров!

Мы с Ситаром устроили отдельный костер несколько на отшибе, возле палаток комедиантов (оказалось, что мы оба не любим чрезмерной суеты и толчеи). В дне пути от города опасного зверя днем с огнем не сыщешь, разве что белка прибежит - так что никакой опасности.

Ситар приказал Шено принять первую позу покорности, снял веревку и медленно вынул Знак своей Власти. Юсто смотрел во все глаза, он никогда не видел этого со стороны. А уж в Знак он просто впился глазами. Грушевидный, округлый и гораздо толще, чем у него. Ему явно хотелось рассмотреть его поближе.

Ситар осмотрел Знак: нет ли крови? После танца преданности такое случается частенько. Удовлетворенно кивнул. И отдал Знак Шено.

- Ситар, - сказал я. - Можно моему йалайти поближе взглянуть на Знак твоего?

- Да, конечно. Шено, покажи Знак Юсто.

Мой йалайти с любопытством рассмотрел Знак.

- У меня такой же будет?

- Конечно. После Дома Собраний.

Он перевел взгляд на Шено.

- Это очень больно?

- Вначале немного больно, потом - совсем нет.

- Шено, подожди, сейчас пойдем к реке. Вальто, первая поза покорности, - сказал Ситар.

Я обернулся к Юсто. По второму разу смотреть не обязательно.

- Первая поза покорности, - сказал я.

На этот раз он воспринял все гораздо спокойнее. Хорошо, что свидетелей не очень много, но хорошо и то, что они есть. Господин, ведущий своего юного йалайти в город, чтобы войти с ним в Дом Собраний, часто специально просит своих спутников побыть свидетелями при снятии и наложении Знаков, чтобы йалайти привыкал к тому, что он раб не только перед Небесным Господином, но и перед людьми.

Цепь с сосков я не снял. Когда мы были одни - еще ладно, но сейчас это было бы неприлично. Но Юсто и не просил об этом. Он не хотел выглядеть явно слабее и изнеженнее других рабов.

На реке было полно народу. Ситар со своими рабами выкроили себе местечко, а нам пришлось идти выше по реке. Но ничего. Тайхо здесь точно нет, в таком людном месте.

Юсто разделся и залез в воду. Поморщился. Холодно. А от цепи особенно. Я подошел к нему.

- Снять?

Он улыбнулся.

- Нет, не надо.

Мы вернулись позже Ситара, и он уже овладевал Шено, стоя на коленях возле костра. Рядом, тоже на коленях, и почтительно опустив голову, стоял Вальто. Ситар увидел меня, кивнул и покрепче прижал к себе ягодицы йалайти.

Я сел на бревно возле костра и стал ждать, когда он закончит. Юсто во все глаза смотрел на происходящее. Шено протяжно застонал, Ситар перевел дыхание и вынул пенис с тонкой роговой иглой на конце. На игле висела капелька крови. Ситар подождал, когда игла уползет под кожу, встал и застегнул штаны.

- Айдзен, в знак нашей дружбы, отведай моего раба.

Честно говоря, я ждал этого предложения. Не сделать его при подобных обстоятельствах было бы со стороны Ситара верхом невоспитанности.

Я поклонился.

- Благодарю, Ситар, с удовольствием. Но пусть он немного отдохнет, а я пока поставлю Знак моему Юсто.

Йалайти мне хотелось очень, но сразу после удовлетворения своего Господина Шено не сможет доставить мне того же наслаждения.

Стержень вошел в Юсто очень легко, и я понял, что он возбужден и порадовался. Развел пластины еще на полпальца. Легко!

- Не больно?

- Немного.

- Хорошо.

Даже прекрасно! Завтра он будет готов.

Я наложил веревку и позволил ему встать. А потом позвал Шено. Я имел на это право, потому что хозяин сам предложил его мне.

- Первая поза покорности!

Я ввел пенис и начал движение. Последний раз я занимался любовью с йалайти месяца три назад, когда был в гостях у своего непосредственного господина, и он как радушный хозяин предложил мне своего раба. Конечно, у меня есть жена. Но женщина не может дать того, что может дать йалайти. Лоно йалайти уже и более плотно охватывает пенис, активизируя совсем другие механизмы, чем при совокуплении с женщиной. Но и йалайти не может дать того, что может дать женщина. Только женщина заставляет извергать и принимает в себя сперму. Но только йалайти заставляет выпустить и принимает в себя иглу.

Я почувствовал, что игла вышла на свободу и пронзила его тело. Он застонал. А по игле устремилась жидкость, вырабатываемая иной железой, чем сперма. Без этого "сока наслаждения" не могут существовать йалайти, да и мужику надо время от времени от нее освобождаться.

Я чуть не зарычал на пике наслаждения и почувствовал ритмичные сокращения его лона и своего пениса.

- Спасибо, Ситар, - сказал я, поднимаясь на ноги.

- Всегда рад доставить удовольствие другу, - с поклоном сказал тот.

Мы вошли в город вечером следующего дня. Честно говоря, у меня был соблазн сначала заказать одежду из кожи тайхо: штаны и куртку для себя и браслеты для Юсто. Но ждать еще неделю! Можно обходиться без йалайти, когда его все равно нет, но терпеть, когда вожделенный раб под боком - это свыше моих сил. Тем более, что меня разбередил Шено.

Можно конечно, взять Юсто до Дома Собраний, но мне бы хотелось, чтобы этот день действительно стал главным в его жизни. Если он примет иглу Господина раньше, значение этого дня все же несколько уменьшится.

И я решил идти в Дом Собраний утром, как это и положено по традиции.

Мы остановились в маленькой гостинице в двух кварталах от Дома Собраний.

Хозяин окинул взглядом Юстову рубаху без пояса и шею без ошейника и сразу все понял.

- В Дом Собраний?

Я кивнул.

- Скоро?

- Завтра.

Он был явно разочарован.

- Но потом мне надо задержаться здесь еще на неделю, - сказал я.

- Дела!

- Вот это правильно! - обрадовался хозяин. - Немилосердно тащить раба в дорогу сразу после Дома Собраний.

Юсто обеспокоенно посмотрел на меня: "Почему немилосердно?"

Я улыбнулся и обнял его за плечи.

- Завтра все узнаешь.

У хозяина гостиницы было целых три йалайти, которых он накупил явно не для наслаждения плоти, а по чисто практическим соображениям - много в гостинице работы. Нам предоставили небольшую комнату на втором этаже, и все трое рабов нам прислуживали. Юсто с удивлением наблюдал за тем, как ему стелют циновку и одеяло у моих ног. Почему не он прислуживает, а ему?

- Сегодня такой день, Юсто, - сказал я и улыбнулся. - Точнее завтра такой день.

После обычных процедур снятия Знаков и мытья, я приказал ему не одеваться и преклонить колени возле своей циновки.

- На пятки не садись, - сказал я. - Запомни. Это вторая поза покорности.

Все-таки красив, стройный, ладный. И маленький недоразвитый пенис. Вот он ему совсем не нужен. Всего лишь атавизм. Как у насекомых, рабочие пчелы - недоразвитые самки или самцы. У людей йалайти рождаются гораздо реже, и у них есть свой тип сексуальности, но эта штучка на него совершенно не влияет и давно несет лишь символическую функцию.

Я взял красную ленту, пропитанную специальным клейким составом, и стал обматывать ее вокруг его пениса.

- Зачем это? - спросил Юсто.

- Еще один Знак моей власти, - спокойно сказал я. - Не больно?

- Немного щиплет.

- Скоро пройдет.

Его пенис превратился в красный толстый кокон с отверстием на конце. Верхний не клейкий слой отливал атласом.

Я поставил ему Знаки, раздвинув второй на максимальную ширину.

- Все. Теперь одевайся и ложись спать.

Спал он плохо, все время вертелся и постанывал. Да, признаться, и я волновался накануне следующего дня.

Только проснувшись, взмолился.

- Господин, ради Бога, снимите новый Знак, очень больно!

- Только в Доме Собраний, - жестко ответил я.

Он поскулил еще, но, казалось, смирился. Безропотно оделся в новую белую рубаху и штаны. У меня с собой был для него еще один комплект одежды - черный, тот, что носят занесенные в реестр рабы, тот, что он наденет после Дома Собраний.

Я взял сумку со всем необходимым, и мы вышли из гостиницы.

Возле закрытых дверей Дома Собраний, на мраморной лестнице уже ждали двое: раб без ошейника в такой же белой рубахе, как у Юсто, и его Господин.

Я вежливо поклонился, но познакомиться мы не успели: тяжелые двери медленно открылись, и священник в желтых одеждах слегка поклонился и жестом руки пригласил их внутрь.

- Придется подождать, - сказал я Юсто.

- Долго?

- Полчаса-час.

Он вздохнул.

Через сорок минут мы услышали скрип открываемых дверей и обернулись. На пороге стояли Господин и его раб (уже в ошейнике), а на шаг позади застыл священник, раскинув над ними руки в прощальном благословении.

---

Йалайти

Юсто молчал. Не стоит на него злиться. Первая исповедь трудна.

- Давай сначала. Что ты чувствовал, когда я наложил первый знак власти?

Я пока не имею права спрашивать о том, что было до того, как он стал моим рабом. Все еще впереди. После того, как мы войдем с ним в Зал Собраний, и его занесут в реестр рабов и случиться то, что должно случится, если наши отношения благословит Небесный Господин, он сам расскажет мне обо всем, и будет рассказывать не один вечер, каждый раз умоляя выслушать, чтобы я обрел истинную власть над его душой.

Юсто облизал губы.

- Сначала была боль, - начал Юсто. - Но она прошла. Стало просто тепло и очень приятно. Сладко. И я захотел второго знака. Его было

совсем не больно вводить. И веревку я принял с радостью. Я знал, что я

теперь ваш. Боль вернулась, когда я начал прислуживать вам: наклоняться и вставать на колени. Боль у второго Знака.

- Боль резкая?

- Нет. Скорее ноющая.

Я кивнул.

- Это надо терпеть.

- Я ни о чем не могу думать, когда на мне Знаки Власти, кроме моей любви к вам и своей боли. Когда я растворяюсь в сладости, я мечтаю о том, дне, когда войду в Зал Собраний и стану вашим рабом перед городом и его Господином. Я мечтаю о вашем ошейнике, о его прикосновении, как самой прекрасной ласке. Но сладость уходит и возвращается боль. И тогда я хочу молить вас снять Знаки. Тогда я понимаю тех йалайти, что сами срывали Знаки и шли на казнь. Простите, Господин!

Я кивнул.

- О желании можно рассказать, исправить же сделанное не всегда возможно. Знаешь, как казнят рабов?

- Да.

- Я расскажу тебе подробно. Тебя приведут в Зал Собраний, свяжут руки над головой и подвесят к кольцу, что на стержне спустят с потолка (оно будет в Зале Собраний и в тот день, когда мы туда войдем, увидишь). Ноги разведут в стороны и прикуют к кольцам на полу. Потом два палача протянут веревку у тебя между ног, не такую, что на тебе, гораздо грубее. И протащат из всей силы. Она распорет кожу и разрежет тебя до кости. Юсто, это очень больно.

Он с ужасом посмотрел на меня.

- Но и это не все. Потом палач возьмет Знак Власти Небесного Господина. Знаешь, что это такое? Похоже, на второй Знак, который в тебе, только раскрывается не на два пальца, а на локоть, разрывая все внутренности. Палач введет тебе его и раскроет, и тогда ты умрешь, крича и истекая кровью. Не стоит, а?

- Простите, Господин! - прошептал Юсто.

Да Конечно прощу! Я усмехнулся про себя. Вины-то никакой нет. Я красочно описал ему возможную казнь, но умолчал об одном. Таких казней в истории было что-то штуки три, не больше. Чтобы Господин отдал палачу, йалайти должен достать его до последней степени. Неуважением, крайним непослушанием, агрессивностью. Что практически невозможно, не бывает таких йалайти. Они люди мирные и предпочитают решать свои проблемы миром. Если уж Господин совсем не нравится (что тоже маловероятно, Знаки делают свое дело), можно попросить его снять ошейник или обратиться к властям и попросить передать другому Господину. Бывают, конечно, случаи, когда по недосмотру Всевышнего в тело йалайти вселяется дух мужчины или женщины и не может вынести рабского положения. Но очень редко бывают, и даже тогда можно найти пути мирного решения. В конце концов, и Господину на кой раб, который его на дух не переносит. Насколько я помню, все казненные рабы кроме всего прочего совершили убийство в доме Господина, хотя по закону для казни это необходимым не является. Важна только воля Господина.

А если раб сорвал Знаки - так, скорее всего, Господин его легонько выпорет по первому разу, а не палачу отдаст. А второго раза, скорее всего, и не будет.

- Первая поза покорности! - бросил я.

Юсто вздрогнул, но подчинился.

Я развязал веревку и осторожно вынул стержень.

- Возьми! Пойди, вымой и помойся.

Он сделал движение, чтобы подняться. Я положил руку ему на плече и остановил его.

- Подними рубаху.

Я снял зажимы с сосков и намотал цепь на руку.

- Это останется у меня. Иди!

Он вздохнул с облегчением и благодарно посмотрел на меня.

- Спасибо, Господин.

До реки было недалеко, но лес уже погрузился в сумерки. Места здесь не очень дикие, но всякое бывает. К тому же река... Беспокойно что-то.

Я взял меч и отправился за ним, шагах в пятнадцати от него. Очень тихо, чтобы он не заметил. Я хотел избавить его на часок не только от Знаков власти, но и от своего общества. Пусть расслабится. Но ответственности за его жизнь это у меня не отнимало. Власть Господина не зависит от наличия или отсутствия Знаков, она всегда.

Показалась светлая полоса реки. Я устроился немного выше него по течению. В конце концов, мне тоже надо помыться.

- Шшш... Шшш, - тихо, тихо.

Никто бы не заметил этого звука, кроме тренированного воина и охотника. Откуда-то из глубин памяти всплыло название: "тайхо". Или кавакаму - речной волк. Большинство зверей не нападают на людей - тайхо нападает. На середине реки над водой показалась огромная, похожая на змеиную, голова.

- Шшш...

Юсто ничего не замечал. Спокойно умывался. Я подобрал меч и тихо-тихо заскользил к нему - ветка не хрустнула. Речной волк плыл к берегу. Тоже бесшумно. Как поплавок. Красные глаза парили в локте над водою.

Сейчас будет бросок.

Но я прыгнул раньше и оттолкнул Юсто. Зверь забился на моем мече, извиваясь огромным толстым телом. Из пасти вырвались капли ядовитой слюны и прожгли на мне одежду. Я повернул меч и всадил его по самую рукоять. Но он был жив. Он лежал на земле и тянул меня в воду. Я зарычал, пытаясь удержаться. Меч вынимать нельзя. Я не успею нанести второго удара, речной волк бросится на меня. Раненые тайхо не уходят, они мстят.

И мой тайхо яростно тянул меня к реке и, кажется, побеждал, я едва держался.

- Господин!

В руке Юсто держал длинный кинжал, который я давал ему вместо меча, когда проверял его способности к воинскому искусству.

- Держите!

Я поймал кинжал и вонзил его в шею зверя, на внутренней стороне, там, где кожа понежнее. Голова зверя упала на камни, он еще раз вздрогнул и застыл. Я перевел дыхание.

- Спасибо, Юсто. Ты не ранен?

- Пара ожогов от слюны этой твари, - он смотрел на меня и счастливо улыбался.

- Промой водой.

- Господин, вы спасли мне жизнь.

- Это мой долг. Когда научишься искусству воина - станет и твоим долгом.

- Я ваш раб по духу и желанию и умру вместе с вами.

Я улыбнулся.

- Спасибо. Приятно это слышать от йалайти на второй день его рабства, да еще когда он без знаков бегает. Чертовски приятно!

Он хотел сказать что-то еще, но я прервал его.

- Давай сдерем шкуру.

Красивейшую шкуру! Черную, с серебряным узором. И здоровая! Можно сшить щегольские штаны и отличную куртку. А остальное продам. Как раз монеты три выручу, а может быть и четыре. И полностью расплачусь за Юсто.

Шкура сушилась, а мы с Юсто пили чай. Он сидел у моих ног, подложив под попу свернутое одеяло.

- Господин, у меня к вам просьба.

- Я слушаю.

Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

- Поставьте мне Знаки.

- Это потому что я спас тебе жизнь? Из благодарности?

Он покачал головой.

- Нет. Просто я этого очень хочу. Мое тело этого хочет.

- И больше не снимать?

Он опустил глаза.

- Снимать. Мне нравится это желание. Я хочу хотеть.

- Ну, хорошо, - я положил руку ему на плече. - На колени!

Я слегка усилил нажим в первом знаке и на полпальца развел пластины второго. Пора, через два дня будем в городе.

День выдался яркий и солнечный. По мере приближения к городу дорога оживала: появились фургоны торговцев и бродячих комедиантов и рыцари со своими йалайти. С одним из рыцарей мы познакомились. Его звали Ситар, и с ним было двое рабов. Один постарше, лет под тридцать, другой моложе, около двадцати, но оба конечно давно в рабстве и гораздо опытнее моего Юсто.

- Господин, не могли бы вы спросить у господина Ситара, давно ли он владеет этими йалайти и как их зовут? - попросил Юсто.

Я усмехнулся. Юсто поступал совершенно правильно и в высшей степени благовоспитанно, как раб он не имел права обращаться ни к чужому господину, ни к его рабам. Но работать весь день толмачом между двумя йалайти, которые и так прекрасно друг друга понимают! Юсто просто интересно с ними потрепаться. Да и полезно. Они многому могут его научить.

- Ситар, как вы относитесь к тому, чтобы разрешить нашим йалайти общаться друг с другом? - спросил я.

Он внимательно посмотрел на Юсто.

- Еще не были в Зале Собраний?

Я кивнул. Догадаться было нетрудно. На Юсто короткая рубаха без пояса, но нет ошейника.

- Хорошо, пусть учится, - разрешил Ситар.

Юсто благодарно улыбнулся.

Рабов Ситара звали Шено (старшего) и Вальто (младшего). До меня доносились обрывки разговора. Обрывки, только потому, что я не особенно вслушивался. Йалайти шли в трех шагах позади нас с Ситаром и старательно говорили так, чтобы при желании господа могли их услышать, но и не так громко, чтобы мы не могли отвлечься, если их разговор нам неинтересен.

- Не забывай, что кроме Господина, у тебя есть Госпожа, - поучал Шено. - Конечно, Господин для тебя важнее, он тобой владеет и распоряжается. Но не будешь радовать Госпожу - внесешь раздор в семью. Не дай тебе Бог жить в семье, где нет мира.

- И для Господина у тебя задница, а для Госпожи - язык, - усмехнулся Вальто. - Возьми неглубокий узкий стакан, капни на дно меда и попытайся дотянуться языком. Не пробовал?

- Нет.

- Это хорошая тренировка...

- Вы заклеймены? - спросил Юсто.

- Конечно, уже давно.

- Это очень больно?

- Если любишь Господина, по-другому к этому относишься, - сказал Шено. - Больно. Но очень приятно. Как-то по другому приятно. Вальто тоже очень боялся, а потом все благодарил меня за то, что я его на это сподвиг. Раб без клейма - не в полном смысле раб, его продать можно. Клеймо нужно обязательно.

- Меня нельзя продать. Я раб по духу и желанию.

- До Дома Собраний? - Шено был удивлен.

- Да. Он спас мне жизнь.

- А-а. Тогда понятно.

- А вы давно в рабстве?

- Пятнадцать лет, - ответил Шено.

- А я восемь, - сказал Вальто.

- Наверное, и не помните Дома Собраний?

- Конечно, помним. Это же главное событие в жизни. Но это таинство, Юсто, не спрашивай.

Я улыбнулся. Молодцы. Юсто пока не должен об этом знать. Пусть ждет занесения в реестр и надевания ошейника. Об остальном я скажу ему только в ночь перед этим. Может быть, скажу.

---

Йалайти

Забывшись, сел на циновке и застонал от боли.

- Не резко, - назидательно сказал я. - Иди сюда. На колени. Руки вперед, голову на руки, штаны спустить. Первая поза покорности.

Оттянул веревку, на которой был закреплен стержень. Крови не было.

- Симулируешь, - бросил я и начал развязывать узел.

Снял веревку, отсоединил крепеж, медленно вынул стержень. Сложил все на его постель.

- Иди на двор.

Когда он вернулся, я приказал ему взять стержень.

- Йалайти должен каждое утро тщательно промывать знак власти своего Господина и смазывать его маслом, - назидательно проговорил я. - Пойдем мыться.

Хорошо, что моются здесь в саду, на открытом месте. Пусть привыкает. Раб не должен стесняться ухаживать за знаком власти. Это так же глупо, как стесняться своей наготы. Говорят, есть такое извращение у некоторых народов. Странные они! Одежда нужна, чтобы греть и защищать от грязи и насекомых. Разве Небесный Господин сотворил их в одежде?

Но часто молодые рабы старались мыть стержень так, чтоб никто не видел, словно стеснялись своего нового статуса. Ерунда! Иметь Господина для йалайти так же естественно, как заниматься любовью, есть или справлять нужду.

Я скинул одежду на лавку и нырнул под струи воды, льющиеся из деревянной бочки, поднятой на двух опорах на высоту в полтора человеческих роста. И указал Юсто место под соседней бочкой.

Он послушался и начал мыться, но то и дело смотрел на дверь дома: не появится ли кто-нибудь из родственников.

Я рассмеялся:

- Юсто, а когда ты обедаешь, ты не прячешься случайно в дальнюю комнату?

В дверях появилась дочка хозяина.

- Доброе утро!

Я повернулся к ней и вежливо кивнул. Она уставилась на мой пенис. Я усмехнулся. Братьев что ли не видела? Впрочем, они еще маленькие.

Юсто стоял спиной к ней и старательно прятал стержень и цепь. Я заглянул к нему в руки. Знак власти был вполне себе вымыт.

- Хорошо, - тихо сказал я. - Вылезай!

И сам вышел из-под бочки и стал вытираться полотенцем. Юсто положил стержень на специальную чистую салфетку и последовал моему примеру.

Он успел надеть рубашку, когда рядом с сестрой в дверях возник один из сыновей Рихея. Уставился на стержень и шагнул к нам.

- Слушай, Юсто! А цепочка тоже есть?

Я отвесил ему пощечину. Не сдерживаясь, изо всей силы.

- Как ты смеешь обращаться к рабу, когда рядом стоит его Господин?!

Он отступил на шаг.

- Простите!

Повернулся и побежал к дому.

Мы поднялись к себе. Юсто опустился на колени и с поклоном протянул мне знак власти.

- Первая поза покорности! - бросил я.

Он спустил штаны, наклонился и положил голову на руки. Я ввел стержень. В этот момент в дверь постучали. Юсто сделал попытку подняться, но я удержал его рукой.

- Да, заходите!

На пороге появился священник. Мельком взглянул на своего лайти, потом на меня.

- Я пришел просить прощения за своего сына. Он оскорбил вас.

Я кивнул. Взял веревку и начал ее накладывать. Юсто расслабился и стоял спокойно.

- Какую бы вы хотели компенсацию, Господин?

Да, это очень разумно. Лучше уладить дело миром, чем судиться друг с другом. Оскорбление было нешуточным. Когда один рыцарь обратился к йалайти Господина Тода в его присутствии, он был вынужден сам стать йалайти. Никакой другой компенсацией Владыка города не удовлетворился. Но тот рыцарь был молод и красив, а на кой мне старый священник? Да и власть у меня не та, если уж честно. Велик был соблазн потребовать пять монет, то бишь расписку. Но слишком уж несправедливо. Оскорбление конечно серьезное, но оскорбитель уж слишком юн. Не со зла, по глупости.

- Две монеты, - сказал я.

Священник улыбнулся и кивнул.

- Благодарю великодушного Господина, - он поклонился. - Господин хочет деньги или переписать расписку?

- Переписать расписку, - сказал я, заканчивая накладывать веревку.

- Пойдемте!

- Хорошо... Можно встать, - сказал я своему йалайти. - Приготовь мне завтрак и собери вещи. После завтрака мы уходим.

Когда я вернулся, завтрак уже ждал меня, а мой нехитрый скарб аккуратно сложен в дорожную сумку. Юсто стоял на коленях возле низкого столика, готовясь мне прислуживать. Это красиво и поучительно для йалайти, но время дороже. В доме, где куплен раб, воспитанный человек не должен задерживаться долго.

- Юсто, иди, собери то, что возьмешь в дорогу.

А налить себе яблочного вина и плеснуть туда воды я и сам в состоянии.

Когда он вернулся, я доедал последний кусочек мяса с последним золотистым шариком из мелких склеенных зерен. Готовил Юсто хорошо. Я взглянул на его сумку. Небольшая. Он взял немного вещей. Хорошо.

- Подойди!

Я протянул руку.

- Дай мне!

Он опустился на колени и протянул мне сумку.

- Простите, Господин.

Конечно, должен был сделать это сам.

- Ничего страшного.

Все йалайти в первые несколько дней плоховато соображают. Они слишком сосредоточены на себе, на своих чувствах, то на сладости, то на боли. Не стоит быть с ним слишком строгим. Это не от непокорства.

Я пересмотрел вещи в его сумке. Ничего лишнего. Необходимая одежда, несколько лепешек в отдельном пакете, одеяло, деревянная миска, ложка и нож. Поднял глаза. Он раскраснелся, к губам прилила кровь и окрасила их алым. До чего хорош! Я все больше убеждался, что приобрел сокровище.

- Возьми еще крупу и вяленое мясо. И иди, поешь.

Многие кормят йалайти объедками со своего стола. Но, по-моему, Юсто этого не заслуживал. К тому же у меня есть мерзкая привычка съедать все содержимое своей тарелки, сколько бы там ни было. Я подумал, не балую ли я своего раба? Нет, пожалуй. Да и не стоит пережимать в первые дни, когда его боль и его сладость должны переплавиться в настоящую страсть и великую преданность.

Я даже заподозрил, нет ли у Юсто какого-нибудь тайного изъяна. Когда все идет слишком хорошо, всегда боишься подвоха.

Он вернулся, и мы взяли вещи и спустились на первый этаж. Я постучал в комнату хозяина. Через минуту священник открыл дверь.

Я поклонился. Юсто встал на колени и склонил голову, потому что когда Господин кланяется, раб опускается на колени.

- Благодарю за гостеприимство и прекрасного раба, - сказал я.

- Благодарение Небесному Господину за счастье узнать столь достойного рыцаря и оказать ему эту скромную услугу.

- Вот мой адрес, - я протянул ему свернутую в свиток бумагу. - Пишите мне, если будет возможность передать письмо, и заходите, если будете в Тода.

Конечно, он будет писать Юсто. Что-нибудь вроде: "Не соблаговолит ли милостивый Господин написать о том, здоров ли его раб Юсто и как он поживает? Молю о прощении за столь нескромное любопытство". Тогда я передам письмо Юсто, пусть сам отвечает. А в конце его письма напишу: "По моему приказу мой йалайти изложил ответы на ваши вопросы, мне же это нисколько не обременительно. Да пребудет на вас благословение Небесного Господина".

Хозяин проводил нас до ворот.

- Счастливо вам, Господин!

Пожелание относилось только ко мне. К Юсто нельзя обращаться. Но на самом деле удачи пожелали и ему, потому что, какое же счастье для Господина, если с его рабом что-нибудь случится?

И мы зашагали по дороге к городу Тода.

Солнце клонилось к закату. Мы свернули с дороги в лес. Здесь неподалеку должно быть место для привала. Вот оно! Кострище и навес. Я сел на поваленный ствол возле костра.

- Набери хвороста и разведи костер!

Не такое уж простое поручение для начинающего раба. Со стержнем больно наклоняться. Ничего, зато полезно. За день он несколько раз выходил из того блаженно-отрешенного состояния, в которое погружаются йалайти после наложения знаков власти. И тогда умоляюще смотрел на меня. "Нет!" - всякий раз отвечал я. - "Знаки власти есть знаки власти, и для того, чтобы их снять, нужны серьезные основания. У тебя их нет".

Сейчас очередная порция боли вызовет новое расслабление, чего мне собственно и нужно.

Мы поужинали, и я снова разрешил ему есть из своей миски. Потом послал мыть посуду, наслаждаясь густым и темно-красным травяным отваром, с пеной и шипением, заваренным головешкой из костра.

Он вернулся, убрал посуду, я размеренно допил чай.

- Сюда! На колени!.. Юсто, расскажи мне обо всем, что ты сегодня чувствовал, что хотел, чего не желал или боялся. Помни, что Господин

никогда не накажет тебя за искренность. Это нужно, чтобы помочь тебе

достичь совершенства. Так будет каждый вечер.

"Тот, кто не имеет йалайти, не войдет в Чертоги Небесного Господина. Тот, кто не заботится о душе йалайти, будет изгнан оттуда". Так сказано в великой книге "Рин". А значит ежедневная исповедь нужна не только ему, но и мне. Как знак нашей духовной связи. Как свидетельство того, что он передал мне права не только на свое тело, но и на душу. И эта последняя такая же моя собственность, и только я могу принести ее к престолу Небесного Господина.

---

Йалайти

Я посмотрел ему в глаза. Да, он хотел этой боли. Бывают, конечно, ошибки природы, например, женщины, любящие войну. И они целыми днями носятся на лошадях и упражняются с мечами, вместо того, чтобы сидеть над рукописями, исцелять и плести интриги. Наверное, бывают и йалайти, не любящие подчиняться. Но я таких не встречал. Как правило, души их жаждут покорности, а тела боли.

- Хорошо, - сказал священник.

Он разделил мою кучку на две неравные части: три и пять монет. Пять взял себе, а три подвинул ко мне обратно.

- Это вам. Я не хочу, чтобы мой лайти умер с голоду по дороге в город. А на пять пишите расписку.

- Тогда через год.

- Ладно.

Я написал.

Юсто побледнел.

- Сейчас?

Мы со священником переглянулись. За окном сгущались сумерки. Время подходящее.

- Где у вас молельная комната?

- Пойдемте!

Я решительно зашагал за хозяином и услышал за спиной неуверенные шаги Юсто. Страшно? Ничего! Я помедлил, подождал, когда он приблизится. Похлопал по плечу.

- Пошли! Пошли! Я ласково.

Я хотел, чтобы сделка состоялась, во что б это ни стало, и у меня все было с собой.

Молельная комната была погружена в глубокие сумерки, но еще можно было оценить ее размеры: шага три в длину и четыре в ширину.

- Зажги свечи! - приказал я Юсто.

На двух высоких подсвечниках - две свечи. Они осветили узор на стене, символизирующий Небесного Господина. Мелкие желтые, красные и голубые знаки, составляющие единую абстрактную картину. Если смотреть на нее более минуты, впадешь в транс. Рисунок превратится в туннель, который затянет тебя в Небесный Чертог к Престолу Бога. И тогда уж он решит, вернуть ли тебя обратно. Перед Знаком Небесного Господина лучше не поднимать глаз.

Мы все трое опустились на колени перед Знаком и потупили глаза. Юсто между нами, я по левую руку от него - священник по правую. Мы с хозяином шептали молитву, Юсто молчал. Йалайти не имеет права непосредственно обращаться к Богу. Небесный Господин все равно его не услышит, а нужно что-то - проси земного. Зато может смотреть на узор, Всевышний не заберет его, а то, что должно произойти, пройдет спокойно. Я посмотрел украдкой, не поднял ли он глаз. Юсто смотрел на Небесный Знак. Конечно интересно. Он здесь в первый и последний раз и в первый и последний раз видит Священный Узор. Добро! Пусть смотрит.

Я резко встал и повернулся так, чтобы Знак оказался у меня по правую руку. Указал Юсто на место напротив.

- Сюда! На колени!

Напротив Знака остался стоять его отец. То, что должно было между нами произойти, нуждалось в двух свидетелях: земном и небесном.

- Расстегни пояс!

Он подчинился. Положил пояс на пол. Он ему больше не понадобится. Так и останется лежать здесь, когда мы уйдем.

- Подними рубаху. Выше!

Маленькие груди. Только чуть больше, чем у мужчины. Розовые соски, еще не закрытые.

- Прими знаки моей власти.

Два колпачка серого металла. Под ними зажимы для сосков (пока зажимы). По металлу выгравировано: "Йалайти рыцаря Айдзена". На них - кольца соединенные цепочкой. Он во все глаза смотрит на эти первые знаки власти, ему страшно, но он не отстраняется.

Ставлю первый зажим. Он тихо скулит. Ерунда! Я поставил минимальное давление. Потом подкручу, конечно.

Ставлю второй. Он набирает побольше воздуха и старается не стонать. Но скулит все равно.

- Все. Можно опустить, - говорю я.

Рубаха падает до пола.

Он умоляюще смотрит на меня.

Ха! Никогда! Сегодня ты становишься рабом, Юсто, привыкай к боли, дарованной тебе Господином. Учись принимать ее как благословение. Боль

- твое наслаждение. Сам же написал.

- Первый знак власти останется на тебе минимум три дня, пока мы не войдем в Дом Собраний, где я сменю этот знак на тот, что ты будешь носить всю жизнь.

- Принимаешь ли ты знак власти Господина? - спрашивает священник.

- Да, - с трудом говорит Юсто.

Он часто дышит, на глазах выступают слезы.

- У тебя больше нет семьи, - говорит Рихей. - Твоя семья - Господин.

Поворачивается и выходит из комнаты. Мы остаемся вдвоем.

Я даю ему свечу. Прямо в руки, без бумаги и подсвечника. Свеча из красного воска. Пятна от него никогда не смоются, так и останутся на руках на всю жизнь.

Зажигаю.

- Свеча должна догореть в твоих руках. А пока слушай меня. Когда огонь дойдет до твоих ладоней, боль станет наслаждением. Но ты сам должен этого захотеть, а потому молись, повторяй за мной. Господин, я принимаю твою власть как дар.

- Господин, я принимаю твою власть как дар.

- Господин, я принимаю боль как дар.

- Господин, я принимаю боль как дар.

- Твоя власть - моя свобода.

- Твоя власть - моя свобода.

- Боль от твоих рук цветет во мне благодатью.

- Боль от твоих рук цветет во мне благодатью.

Его голос становится все ровнее. Огонек свечи все ближе подбирается к его ладоням. Наконец погружается в наплывы воска и гаснет.

Он поднимает голову и улыбается мне. Улыбка расслабленная и блаженная.

- Благодарю тебя, Господин.

Я киваю.

Только теперь он замечает в моих руках грубую белую веревку и металлический стержень в полтора пальца длиной. Стержень составлен из нескольких пластин, которые, поворачиваясь и раскрываясь способны увеличить его толщину более чем в три раза. На одном конце стержня специальный крепеж для соединения с веревкой, другой конец тупой и гладкий.

В его глазах почти нет страха, только желание.

- Прими второй знак моей власти!

- Да, Господин.

- Спусти штаны. Руки на пол. Голову на руки. Ноги раздвинь.

Я вводил стержень в анус медленно и аккуратно. Здесь боли быть не должно, по крайней мере, пока. Потом, когда знак власти будет раскрываться. Но и это не сейчас, а постепенно, чтобы не было разрывов. У нас еще, по крайней мере, три дня.

Стержень вошел полностью, из ануса торчал только крепеж для веревки. Я пропустил веревку у него между ног и защелкнул крепление. Нащупал рукой маленький пенис без яичек (йалайти бесплодны, но нуждаются в сексе не меньше двух остальных полов). Провел веревку рядом, чтобы не повредить. Туго обвязал вокруг талии. Пропустил еще раз по другую сторону пениса, натянул посильнее, положил плотно рядом с первым витком, еще раз вокруг талии и еще раз между ног. Завязал тугим узлом на боку.

- Помни: даже пытаться развязать этот узел для тебя преступление так же, как снять цепь первого знака власти. За это раб должен быть казнен.

Я усмехнулся про себя. Казнен! Но с одной оговоркой, если хозяин передаст его властям для казни. А хозяин может и простить. Но о последнем при йалайти не упоминали.

Опытные рабы вообще обычно сами снимали веревку и знак для того, чтобы справить нужду. Не беспокоить же каждый раз Господина! И после ловко и быстро возвращали все на место и завязывали запретный узел. Но на это должно быть получено разрешение хозяина. Но его никогда не давали тем, кто провел в рабстве меньше месяца, а то и полугода.

- Можно надеть штаны. Так! Поднимайся. Осторожно. Не больно?

- Немного. Терпимо.

- Немного - это нормально.

Если что-то будет не так - на веревке появится кровь. Увижу. Это случается с половиной йалайти, но, если немного - тоже ничего.

- Потуши свечи.

Я заметил, как изменилась его походка. Пока выглядит несколько неуклюже, но вскоре его движения приобретут плавность и завершенность, которая так украшает йалайти.

- Не напрягайся. Двигайся свободно, но не резко. Иди сюда.

Мы вышли из молельной комнаты. Я задернул занавес на дверях.

- Захочешь в туалет - просись, - сказал я.

Рано ему еще возиться с веревкой. Да и не умеет. Жаль, что у меня нет старшего раба. Придется самому всему его учить.

- Пошли!

Мы поднялись в мою горницу. Я лег на подушки, он опустился на колени у входа. Так и стоял. Его учили, конечно, правилам поведения для раба. Побаивается?

- Сядь на пятки! - приказал я.

Он положил одну ногу на другую и подчинился. Ойкнул.

- Что очень больно?

- Нет, не очень.

Я пожал плечами.

- Зажги свечу. Потом сходи за своей постелью и постели здесь.

Он принес циновку и стеганое одеяло. Постелил. И осторожно сел на пятки у входа.

- Задуй свечу и ложись. Доброй ночи.

- Доброй ночи, Господин.

Утро выдалось солнечным. Когда я проснулся, Юсто еще дрых на своей циновке, слегка постанывая. Может, ногами растолкать? А ладно! Первый день и притом тяжелый. Мы сегодня уходим в город.

Встал, открыл окно. Юсто заворочался, поднял голову.

- Простите, Господин!

---

Йалайти

- Пожалуйте к столу, Господин!

- Спасибо, хозяйка.

Стол грубый, срубленный из толстых досок. Но дерево отливает золотом и создает ощущение тепла и уюта. Возле стола низкие лавки, даже не стулья.

Я с поклоном сажусь. И вся семья рассаживается следом, священник с женой напротив меня.

- Я увидел на воротах тростник, - сказал я. - И решил просить о гостеприимстве. С вами ли еще ваш лайти, отец Рихей?

Да, теперь прилично об этом спросить. Хотя хозяин наверняка с первой минуты понял, зачем я постучался в его ворота.

Он улыбнулся и хлопнул в ладоши.

- Юсто!

Он появился в дверях прямо напротив меня (не зря меня посадили на это место). Невысок, но строен. Волосы пшеничного цвета острижены длиннее, чем у мальчика, но короче, чем у девочки. Он поднял глаза и посмотрел на меня.

Где-то на границе сознания всплыло лицо из другой жизни, ставшей здесь полузабытым сном... Те же черты, только чуть резче и моложе. Йалайти уже лет пятнадцать, поздновато продавать. Сумеет ли еще научиться воинскому ремеслу? Он улыбнулся мне. Черты лица нельзя назвать красивыми, но притягательными - да! И какая грация движений!

Научится он искусству меча - еще как научится!

Я не выдержал и улыбнулся ему в ответ. Хозяин довольно фыркнул. Юсто с той же полуулыбкой подошел ко мне и снял с подноса тарелку с нехитрой деревенской похлебкой. Я, не отрываясь, смотрел на него.

Нет, все! Хватит! Если я буду так есть его глазами, хозяин набьет такую цену, что я до смерти не расплачусь.

- У вас красивый лайти, - с деланным равнодушием сказал я. - Сколько ему? Пятнадцать?

- Почти. Я понимаю ваши опасения, Господин. Думаете, почему до сих пор не продан. Все просто. Мы не богаты, и ехать в город, на рынок в Дом Собраний, чтобы подыскать ему хорошего Господина, для нас непозволительная роскошь. Остается надеется на удачу здесь.

- А что через деревню никто не проезжает?

- Проезжают. Но ни рыцарю, если он груб и жесток, ни торговцу, если он слишком жаден, я отдавать его не хочу, сколько бы они не заплатили.

- Неужели все таковы?

- Увы! Правда, однажды сделка чуть не состоялась. Мне рыцарь понравился. Богат, воспитан. И не так молод, как вы (уж извините, спокойнее как-то отдать свое дитя Господину постарше). Но в последний момент Юсто испугался и умолял его не продавать. Честно говоря, я счел это блажью, но настаивать не стал. Я бы хотел, чтобы моему лайти нравился его будущий Господин. И хорошо, что не продал. Потом до нас дошел слух, что один из йалайти этого рыцаря обратился к Владыке Тода с просьбой передать его другому Господину.

Я покачал головой. Обращаться с такой просьбой большой риск для йалайти (он заработает себе репутацию дурного раба и может вообще остаться без хозяина). А для Господина это позор. В таком случае лучше добром отпустить, если уж отношения совсем не клеятся.

- Так что были до смерти рады, что не нарвались, - заключил священник.

Я кивнул.

К похлебке Юсто подал теплого белого хлеба, а потом яблочного вина. Я слегка захмелел, и глазел на него уже не скрываясь.

Йалайти несколько слабее мужчины, но быстрее и выносливее. Говорят, что хороший йалайти силен почти, как мужчина, хитер, почти, как женщина, а ловкостью превосходит обоих. Я подозревал, что мне повезло.

Трапеза была окончена. Я поблагодарил хозяев.

- Не останется ли Господин у нас дня на три? - спросил священник.

- Мы освободим вам комнату, и лайти будет вам прислуживать.

Это было предложение получше присмотреться к товару, если я заинтересован. Я был заинтересован.

- Спасибо. Я принимаю ваше предложение.

Это значило, что три дня меня будут бесплатно кормить, холить и лелеять, как на хорошем постоялом дворе. Если сделка состоится - хозяева в накладе не останутся. Йалайти во много раз дороже трехдневного постоя. Говорят, что рождение в семье лайти - благословение Небесного Господина. Для бедняков это один из немногих способов поправить дела, для богатых и знатных - завести связи в еще более высоких кругах. По закону, йалайти теряет свою семью, когда обретает Господина. Но редкий Господин запретит своему рабу переписку с родственниками. Вообще-то имеет право, но кому это нужно. И тот всегда может шепнуть Хозяину, что у папы с мамой проблемы, и хозяин выручит.

Юсто постелил мне в горнице, маленькой, но светлой, и встал на колени у входа.

- Иди сюда! - приказал я.

Я лежал, развалившись на подушках. Он подошел и опустился на колени.

- Писать умеешь?

Он кивнул.

- Принеси бумагу и тушь!

Ну конечно. Как лайти священника может не уметь писать!

Он явился минут через пять.

- Пиши!

- Что? - наконец-то я услышал его голос. Очень приятный голос, надо сказать.

- Что хочешь.

Он обмакнул кисть в тушь. Знаки получались красивыми и ровными, честно говоря, куда красивее, чем у меня.

- Служение - его жизнь, боль - его радость, покорность - его путь, - прочитал я. - Книга "Рин". Глава "О йалайти".

Он довольно улыбнулся. Ха! Кто кого экзаменует?

- Что еще ты умеешь?

- Петь, играть на цитре, слагать стихи...

Уф! Я даже не стал проверять. Сколько же за него сдерут? Может, сразу съехать?

А с другой стороны, на кой мне это надо? Я же не придворный поэт, чтобы покупать такого йалайти!

- Господин, чем я вас огорчил? Я еще умею варить обед и готовить яблочное вино. Чем вы расстроены?

- Тем, что ты дорого мне обойдешься.

Он опустил голову.

- Ты хочешь, чтобы я тебя купил?

- Да.

- Тогда бери!

Я достал из-за изголовья меч и протянул ему. Он взял неумело, но твердо. Я показал ему пару стоек. Неплохо двигается! Научить можно.

Достал длинный кинжал.

- Отбивай!

В два счета пробил его неуклюжую оборону с кинжалом против меча. Клинок коснулся его рубахи, грубой, из небеленого полотна. Он встал, опустив руки.

- Ничего научишься, - бросил я.

Не занять ли денег у жены? Она как раз в прошлом году сдала экзамен на младшую женскую ученую степень и получила неплохую должность при дворе Госпожи Тода. Этот йалайти и ей понравится. Как пить дать! Пусть и ее развлекает. Вылизывает ей там, где так любят вылизывание женщины, и где мужику лизать не к лицу, по крайней мере, если у него есть йалайти.

Через два дня я разговаривал со священником.

- Сколько вы хотите за Юсто?

Он улыбнулся.

- Десять монет.

Да, он стоит десяти монет. Он и больше стоит. Но у меня только восемь.

Я вывалил их кучкой на стол.

- Это все, что у меня есть. На остальные могу написать расписку. Оплачу через полгода.

Старик задумался. Потом хлопнул в ладоши.

- Юсто!

Он вошел.

- Ты хочешь, чтобы этот рыцарь стал твоим Господином?

- Да.

- А в последний момент не испугаешься? - усмехнулся я. - Больно же.

- Нет.

---

Йалайти.фэнтези, slave, slash

Я обнаружил себя на проселочной дороге, среди поля то ли пшеницы, то ли чего-то в этом духе. Впереди возвышаются горы. Зеленые, поросшие лесом. У обочины синие и желтые цветы.

На мне кожаный колет с металлическими пластинами и серебряным поясом. Черные кожаные штаны, высокие сапоги, короткий алый плащ через одно плечо и меч за спиною.

Я иду пешком, и не потому, что беден. Этот путь я должен проделать пешком, в напоминание о том, что и у меня есть Господин, тот, который на небесах, и тот, который на земле, в напоминание о том, что я не всевластен. Таков обычай.

Я иду в город, чтобы купить себе йалайти. Наконец-то я накопил на это денег. Мне двадцать лет, и я уже четыре года женат. Значит, есть та, что ждет меня дома, но до сих пор нет того, кто последует за мною на войну.

У подножия гор - деревня. Несколько деревянных домиков в зарослях садов. Было бы здорово найти йалайти в какой-нибудь из деревень. Здесь народ проще и беднее, чем в городе. Они будут рады продать йалайти небогатому рыцарю. Горожане, боюсь, фыркнут. Им бы кого побогаче да повлиятельнее, чтобы не только деньги выручить, но и связями обзавестись.

Но дело не только в деньгах. Здесь народ чище. Может быть я и наивен, но до сих пор верю в честность поселян.

Увы, это не первая деревня. Мне уже предлагали йалайти в деревнях. Но ни один мне не понравился: этот груб, этот нерасторопен, этот просто не умен или не красив. Я усмехнулся про себя: с таким скромным капиталом не следует быть столь разборчивым.

Ищу ворота со знаком. Солнечные блики играют на траве, у обочины пасется мелкая деревенская живность: птицы, похожие на наших кур и гусей. Я знаю, что здесь они называются по-другому да и выглядят иначе, но отодвигаю эту память куда-то на задворки сознания. Мне это неважно да и не интересно.

Вот! Предпоследний дом. Я уж было потерял надежду.

Пучок стеблей тростника на воротах - символ покорности. Йалайти должен быть покорен Господину, как тростник покорен ветру. Здесь есть йалайти, и его хотят продать.

Стучу.

Ждать приходиться недолго. К воротам идет статный мужчина в желтых одеждах и таком же покрывале на голове. Священник! Я вздохнул. Правильные черты лица, русая борода, серые глубокие глаза. Наверное, у него красивый лайти. Жаль! Я вряд ли смогу купить йалайти у священника.

Он с улыбкой кланяется.

- Радуйтесь, Господин!

Я отвечаю на поклон.

- Радуйтесь! Я рыцарь Айдзен Господина Тода.

- Я Рихей, раб Небесного Господина. Добро пожаловать! Заходите! Идем мимо ветвей деревьев, гнущихся к земле под тяжестью яблок, которые не совсем яблоки. И я замечаю, что ряса у хозяина старая и застиранная, даже зашитая в паре мест чьими-то заботливыми руками. Может быть и ничего. Видно, деревня бедная и священник небогат. А яблок здесь и так у всех полно. Не голодают, конечно. Но вряд ли часто видят серебро.

Над деревьями - шпиль, не золотой, как положено, облезший. Не заботятся о храме селяне. Мои предположения оправдываются.

На пороге нас встречает хозяйка, немолодая, но еще вполне привлекательная женщина.

- Радуйтесь, Господин!

Из-за ее плеча выглядывают задорные мордашки двух мальчишек лет двенадцати. А рядом и чуть позади стоит девочка годом постарше и с любопытством смотрит на меня.

Йалайти нет. И не должно быть. Он где-нибудь в дальней комнате: ждет, когда позовут прислуживать. Судьба йалайти только на первый взгляд печальна. Его продадут, и он станет рабом, да и дома его с малолетства готовят к рабскому званию. Но его купит рыцарь или торговец, и он станет членом семьи рыцаря или торговца и перейдет в другое сословие, а сыновья хозяина так и останутся крестьянами (в лучшем случае кто-то из них унаследует должность отца). Йалайти не называют сыном, отец говорит о нем "лайти", перевести это адекватно нельзя, потому что у землян только два пола, а не три.

---

И еще из завалов

И только лошади летают вдохновенно...



Бывший студент одного из орловских вузов заочно поступил в Московскую академию художеств им. Сурикова. Вот как это было. Приводим переписку. Текст и пунктуация авторские.









Дорогие коллеги!

Высылаю вам свой рисунок. Помогите, пожалуйста, нарисовать нормальную лошадь, я столько времени убил а всё равно получается это у***ще с человечьими ногами. Погибает ведь нормальный рисунок!







Дорогой Андрей,

в вашем рисунке чувствуется истинный талант, талант хлебороба или наладчика линий высоковольтных передач. Ваш рисунок и письмо вывешены у нас в галерее. Ржём все. Спасибо огромное. Если есть ещё рисунки, немедленно высылайте.

Со слезами на глазах,

проф. А. Бичуков.









Дорогие коллеги!

Честно сказать, не ожидал такой легкомысленности от столь уважаемых мужей. По-моему, смеяться здесь не над чем, коллега просит вас о помощи, что тут смешного? Я, блин, три часа потратил на этих *******ых лошадей…хрен нарисуешь, но некоторые ошибки я все-таки подправил: у коней задние ноги коленками –назад!!!





Дорогой Андрюша!

Вы скоро доконаете старого больного человека. Мне нельзя так много смеяться, вы снова попали в точку, ваш второй рисунок снова в галерее и собирает толпы народу. Вы срываете занятия, профессора не могут сдержаться и прыскают при одном упоминании о конях. Клодт, если вы знаете кто это; впрочем это не важно, он тоже много времени уделял коням, так вот покойный Клодт в настоящее время, по всей видимости, так бешено вращается, что центробежная сила задевает и меня. Андрюшечка ответьте нам, пожалуйста, на вопрос: какому городу земля русская обязана рождением такого самородка? Какой садист перебил лошади задние конечности, или, может быть, она их сама повредила, прыгая с дерева на первом рисунке? Кто пересадил в сущности худенькой и безобидной лошадке слоновьи булдыжки и собачью голову? И что это торчит у коня, извините, из попы?

Практически ослепший от слёз умиления

проф. А. Бичуков.











Дорогие коллеги!

Хотя я уже лично стал сомневаться в вашей доброте, по-моему , вы там самодовольные стариканы консерваторы, которые только и умеют, что насмехаться, а вот чтобы поддержать русскую школу живописи, представителем которой я являюсь, тут вас нет.Несмотря ни на что, я всё-таки сам добился своего, и в конце концов у меня получились две замечательные лошади. Только в одном я с вами согласился: «то, что торчит у коня, извините из попы» (это, кстати хвост и неплохой), действительно должно быть повыше, а то похоже, что лошадка, не буду просить у вас прощения, скажу как есть, ***т, я нормально отношусь к конструктивной критике.







Дорогой Андрюшенька!

И в мыслях не было над вами насмехаться, напротив, вся академия ждет не дождется писем от вас, все заходят спрашивают, нет ли от вас известий. Вот и в этот раз вы не подвели, говоря вашим языком, «русская школа живописи» вновь дала всем про*****ся, так сказать, показала всем этим лотрекам, монам, пикассам, где кони пасутся. К слову, если у вас есть наброски с другими животными, шлите всенепременно, вы, как я понимаю, анималист. Чудо, а не лошадки, снова в галерею, только опять не поймите превратно и не обижайтесь, можно вам задать ещё нескольно вопросов, только ради удовлетворения своего и не только своего любопытства? Всем это очень интересно. Почему первая лошадка такая длинная, может быть, это безумный профессор вколол ей вытяжку из спинного мозга таксы, и почему у этой бедной лошадки только две ноги? За что второй лошадке так искалечили задние ноги? Похоже лошака, которую вы присылали ранее, ещё раз спрыгнула с дерева. И что это за странные утюжки у всех коней на ногах?

Искренний поклонник вашего

блестящего таланта

проф. А. Бичуков.

---

Маленький Гигант большого секса

Разгребая завалы найденного в сети.





Детям и лицам с неуравновешенной психикой вредно смотреть на изображения обнаженных женщин. Перевозбудившись и не имея возможности дать естественный выход своему возбуждению, такие люди весьма часто идут в чат, где они начинают навязчиво предлагать свои секс-услуги всем подряд. И вот что из этого может получиться...



Гигант : Лика, тебе сколько?

Лика : 25

Гигант : ЗДОРОВО! Я уже тебя хочу!

Лика : Так сразу?

Гигант : Да! Ты во что одета?

Лика : В платье.

Гигант : А я голый сижу, дрочу.

Гигант : Он у меня красивый!

Лика : Правда?

Гигант : Хошь фотку пришлю?!

Гигант : ВСЕ бабы тащутся!

Лика : Да ну?

Гигант : Я как им всажу!

Лика : ... по самые помидоры? )

Гигант : АГА!

Лика : Ну-ну. Тебе сколько лет?

Гигант : 26 и много еще чего.

Лика : Не похоже. Тебе наверное не более 14.

Гигант : Обижаешь. Я большой, как мой х..!

Лика : Давай без мата? Тебе чего нужно, мальчик?

Гигант : ДАЙ ТВОЕ фото! Я уже спущу прямо в экран! Круто, а?!

Лика : Может лучше внутрь монитора? Будет красиво и приятно, говорят

Гигант : Можно я тебя пощупаю там?

Лика : Где там?

Гигант : Ну там, где горячо и мокро!

Лика : Во рту?

Гигант : МЕЖДУ НОГ!

Лика : Скажи мне, мальчик, что у меня там, а ? Если правильно назовешь, то сделаю, что хочешь.



Некоторое время Гигант пытается угадать название, перебирая всевозможные нецензурные термины.



Лика : Без мата давай.



Приложив гигантское усилие, Гигант минут через 5 вспоминает.



Гигант : Эта... Там дырка!

Лика : Где дырка-то?

Гигант : Спереди конечно. Я что, пидарас?

Лика : А... И что ты будешь делать?

Гигант : Я туда суну свой х...!

Лика : А без мата ты не можешь?. Так куда ты сунешь? У меня там дырки-то нет.

Гигант : КАК это нет?!

Лика : А вот так. Там все сжато и маленькая щелка. Ты не просунешь.

Гигант пауза в минуту): У меня огромный!

Лика : Именно. А у всех женщин дырочка маленькая. Она только после того, как долго будешь целовать там, расширяется.

Гигант : Целовать в эту самую? Ты врешь, наверное.

Лика : Сущая правда. А ты думал - сунул-вынул? Нет, потом у тебя член будет болеть неделю.

Гигант : Я крут! Я перетрахал полкласса.

Лика : Какого класса? Ты же сказал, что тебе 26 лет?

Гигант : А я тут соседнюю школу трахаю.

Лика : Ой, а ты еще и педофил...

Гигант : А что это такое?

Лика : Это мужик, который маленьких детей любит.

Гигант : Не, я больших люблю, я их во все отверстия, вот!

Лика : Какие "все"? Разве ты не знаешь, что у женщины только одно отверстие?

Гигант : Как это? А ж**а?

Лика : Да нет же ее. Она совмещена с вагиной, поэтому и педерасты есть, разве ты не знал?

Гигант : Не может быть, я видел!

Лика : Где это ты видел?

Гигант : У меня картинок полный комп, вот!



Насмотрелся маленький мальчик картинок - и пошел в чат



Лика : И что ты там видел? Там же все некрупно.

Гигант : Да не может такого быть и все!

Лика : Ну хочешь фотографию крупным планом пришлю?

Гигант : Хочу!



Лика отсылает Гиганту соответствующим образом отредактированное изображение



Гигант : А это твоя фотка?

Лика : Да.

Гигант : Правда, нету ж**ы... Как это?! А можешь с лицом прислать?

Лика : Ж**у с лицом?

Гигант : Не-а, лицо только. В общем давай телефон, я к тебе приеду буду трахать!

Лика : Ну ладно. Только там моя мама снимет трубку, ты скажи, что у тебя проблемы, повесишься, если не дадут Лику.



Лика даёт Гиганту телефон службы психиатрической помощи. Гигант минут на десять пропадает



Гигант : Не пойму, Я позвонил, сказал что повешусь, если не дадут Лику.

Лика : И что, дали?

Гигант : Да, но почему-то пять минут отговаривали, что не надо вешаться, и все будет хорошо. Это разве ты была?

Лика : Это моя подружка.

Гигант : А адрес не дали, говорят, что по телефону только. Врешь ты!

Лика : Ну ты же телефон хотел? Чем ты недоволен? Теперь я тебя уже хочу.

Гигант : Кого хочешь?

Лика : Тебя!

Гигант : А как это меня?

Лика : Ну вот так. Тебя!

Гигант : А! У меня рука уже устала.

Лика : Я тебе помогу. Ты что, раньше не кончал?

Гигант : Да ты чо! Я трахал кучу народу, весь подъезд!

Лика : Включая старушек? Ты еще и геронтофил И что, сперма идет?

Гигант : Что?

Лика : Ну сперма в экран?

Гигант : Как это?

Лика : Ну вот так. Ты же сам сказал, что экран весь забрызгал.

Гигант : Я крут, у меня не идет! Нафиг мне это нужно?

Лика : Что не идет? Сперма не идет?

Гигант : Да! Я что, маленький сперму спускать?

Лика : Это же круто, Гигант. На полметра, можно люстры сбивать.

Гигант : Люстры? Зачем мне это?

Лика : Ну ты что? Все крутые супермены спермой даже врагов убивают. Порнуху видел?

Гигант : Конечно видел. Да, помню.

Лика : Ну вот. Только перед этим нужно выпить 3 литра воды и съесть 6 ложек соли.

Гигант : Зачем?

Лика : Тогда даже дверь прошибать будешь.

Гигант : Это правда?

Лика : Совершенно точно. Во всех порнобоевиках именно так и расправляются с врагами.



Молчит. Неужели пьет?



Лика : Ну что ты там?

Гигант : Отец приходил, говорил кончать.

Лика : И ты кончил?

Гигант : Не-а, у меня интернат халявный.

Лика : Как это "халявный"?

Гигант : Я кул-хакер, у меня ломалка инета есть. Я его запускаю и все, весь инет мой.



А он - всего инета.



Лика : Хочу такую ломалку!

Гигант : Сначала секс.

Лика : А как ты понимаешь секс?

Гигант : Я же сказал: трахаю во все дырки своим гигантским х...!

Лика : Без мата давай. Я же тебе говорила, что у всех женщин только одна дырочка и очень узкая, ее лизать надо месяц.

Гигант : Какой месяц?

Лика : ... и сначала помазать медом. Как ты думаешь, откуда произошло слово "медовый месяц"?

Гигант : Чегой-то? Какой месяц?

Лика : Ну месяц или около того. А до этого девочка считается девственницей. А любящий парень ее лижет и дырочка у нее расширяется.

Гигант : Фу, там же какашки и ваще. (

Лика : Что же делать, это любовь. Потом дети появляются.

Гигант : Дети откуда?

Лика : Как откуда? Разве ты не знал, что сначала парень пьет специальное лекарство, потом лижет у любимой девушки, и при этом передаются дети.

Гигант : Это неправда. Они со сперматозоидами передаются.

Лика : Разве? А как же они зарождаются?

Гигант : В яичках растут! Вот!

Лика : Молодец, правильно. А как они передаются женщине?

Гигант : Какая разница? Я вообще хочу секс, а не это самое передачу.

Лика : Ну ладно, давай займемся сексом

Гигант : Становись раком!

Лика : Это как?

Гигант : Ноги врозь и руки врозь!

Лика : Я же упаду. А почему "раком"?

Гигант : Могу сверху.

Лика : Сверху не можешь, у меня дырочка сзади.



Гигант пытается придумать наилучшую позу, и наконец сдается.



Гигант : Тогда ты сама засунь мой х.. себе!

Лика : Как я его засуну? Он же твой. Если только ты его отстегнешь.

Гигант : Как это отстегнешь. Я его оторвать не могу.

Лика : Значит, он у тебя еще не созрел. Когда член большой, он отстегивается а потом пристегивается обратно. У тебя, кстати, там косточка уже выросла?

Гигант : Есть там что-то, когда стоит.

Лика : А когда в холодной воде?

Гигант : Нет ничего.

Лика : Вот видишь, какой же ты Гигант? Как же ты трахаться будешь?

Гигант : Может встретимся? Ты меня научишь?!

Лика : Могу научить.

Гигант : Правда? Я всем ребятам скажу, крутой буду!

Лика : Ну тогда приходи в бар для крутых, такой один есть на пушкинской, там все крутые собираются.

Гигант : Где? Собираются?

Лика : На Пушкинской у памятника. Подходишь вечером к памятнику, только обязательно одень что-нибудь женское, это такой пароль для крутых. К тебе парень подойдет и улыбнется. Ты тоже ему улыбнись. Он тебя отведет к крутым. Тебя папа-то отпустит?

Гигант : Я сам папа!

Лика : Ну хорошо. Только выпей воды побольше, 6 литров, а то у тебя секс не получится.

---

Тестик

Коллега! Наконец-то я узнала вас! Да вы же — Хирург.

Про вас поют «Если с чем-то к нему придешь, без чего-то уйдешь». Скальпель, антибиотики и бинты – ваши верные спутники жизни. Вы ставите диагноз «Острый аппендицит» только взглянув на больного и режете его с закрытыми глазами.Минусы:Вы всегда на боевом посту и понятия времени суток для вас не существует. Вы первые в медицинской группе риска по возможности заражения ВИЧ и прочими подобными радостями. Гной – вечный спутник вашей работы, равно как и вопрос: «Прокакается или нет?». Большую часть времени вы проводите на ногах, а на ваши руки нельзя взглянуть без слез.Плюсы:Больные вас обожают – вы их спасение. У широких масс населения именно вы ассоциируетесь со словом «врач». Вы точно и доподлинно знаете, что именно находится внутри у человека и как долго он может прожить без существенных частей тела. Цены вам нет, равно как и преград. Когда все медики бессильно разводят руками вы появляетесь на сцене, весь в белом, победно сверкая «нержавейкой» и у больного появляется шанс.Данность:Вы уже привыкли к ржавому инструментарию и кетгуту, который ни хрена не рассасывается. Вы давно поняли, что если в процессе операции не порвались перчатки – значит, херово оперировали. Кто бы где не напортачил – отвечать все равно вам. Но вы к этому готовы, как, впрочем, готовы ко всему.





Нигде от вас, ясновидцев, не скроешься.

---

Не вынесла душа поэта

Сейчас буду долго, злобно и нецензурно ругаться.



Вот скажите мне, дорогие товарищи, у нас , вроде как, обучение мальчиков и девочек - совместное. По идее, читать учат всех одинаково.

Так почему, ебитит так налево, по объявлению: "Лечебный и оздоровительный массаж, не эротика, не интим. М.Чернышевская, с 11 до 21ч", тетки звонят с вопросом "Сколько стоит сеанс" и "Как записаться?", мужики же :"А какие услуги есть? Скока часик с Вами стоит? А где находитесь?" в 2 часа ночи?

"Скока часик" - это именно то, что вы подумали. Ага. К массажу отношения не имеющее.

А еще они так удивляются "А что, только массаж и всее?? А как же я кончу??"

БЛЯТЬ! ЗАЕБАЛИ! Четвертый день мозги имеют. Поубиваю нахрен! Урррроды.

---

Паааалночный брееееед

Purgatorium (Чистилище).





Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.



И собрались Филистимляне на войну против Израиля: тридцать тысяч колесниц и шесть тысяч конницы, и народа множество, как песок на берегу моря; и пришли и расположились станом в Михмасе, с восточной стороны Беф-Авена.

1-я Книга Царств п.13 с. 5



Пустота. Ни одой молекулы, ни одного атома на миллиарды световых лет вокруг. Да и самого света нет. Кромешная Тьма и Тишина. Ни шороха ни звука. Настолько тихо, что слышно как Вечность не спеша роняет капли столетий в Лету, черная гладь которой даже и не думает расходиться кругами, безразлично вбирая в себя сотни и тысячи судеб, горестей и надежд. И ничто не могло ни потревожить, ни возмутить это бесконечное размеренное течение, не имеющее ни конца, ни начала…

И никто и ничто не тревожит заката-рассвета, зенита Луны и апогея Плутона. Впрочем, кому-то помощь нужна. Что такое «помощь», что есть «кому»? Откуда это взялось? И ПОЧЕМУ БОЛИТ ГОЛОВА??? Откуда эти звуки???



Свет… Кто-то выключил свет.

В темноте

Ни шагнуть не идти

Почему же

Сегодня к тебе

Через мост, что над пропастью

Не пройти

Почему я сегодня один

И так сильно болит голова

Не дожил я еще до седин

А вся жизнь – пустые слова…



Бритый открыл… слегка.. левый…(подслеповатый) глаз…

Нечто воздушное и невесомое пыталось стучать по его тупой морде и прятаться за хвостом, скрученным по всем правилам бондажизма и феминизма.

- Кышшш! – едва смог выдохнуть Змей, перед погружением в очередную сюрреальность.

Но отделаться «кышем» не удалось. Раздражающий железный лязг лопающихся файрволлов, шипение кипятка, недавний побег от Виолет… и прочая муть сделали свое дело. Копившееся раздражение таки нашло свой выход… Кое-как сконцентрировав на хрупкой фигурке, порхавшей рядом, спросил:

- Ну что тебе, стрекоза?

Ответом была невесомая оплеуха, которую он даже не почувствовал.

- Очнись, красавчик! Глюки вокруг, а он заигрывать!

Змей огляделся. И впрямь, глюков было великое множество, куда ни глянь. Где-то вдалеке громыхал мечом арх.Михаил, а св.Петра что-то видно не было… Да и силы оборонявшихся таяли на глазах. Действие разворачивалось как в замедленном кино – видно глюки применили некое замедляющее заклинание, и всех эдемовцев клинило по-черному. А по-белому не клинило, потому и координация зрения и движений была никакая.

- Прикрой, атакую! – прошипел гад и ринулся в самую гущу схватки. «Стрекоза» так и поступила. Взлетев на самый верх ближайшей смоковницы прикрыла глаза и затихла.





Пытаясь защитить ближайшие бреши в скрип… скрижалях, Змей молотил хвостом направо и налево, превращая глюков в зловонную слизь. Он чувствовал себя героем-спасителем и искренне любовался и гордился собой. Вдруг в голове мелькнуло:

- Вспышка слева! – плоская голова метнулась вправо, взвиваясь ввысь. И вовремя : под самым ухом просвистел топор одного из глюков. Ловко слизнув сволочь языком, Бритый застыл – голос в голове принадлежал не ему. Но понять ничего не успел…

- Сзади! – и огромному белому питону пришлось сотворить невозможное – сальто на месте. Он оказался за спинами толпы врагов, толкающих перед собой нечто вроде гарпунного ружья с IP наведением. «Вот твари ползучие», - только и подумалось пресмыкающемуся, прежде чем превратить в лепешку всю компанию.

Но все равно силы были неравны. И неизвестно чем бы все кончилось, не подоспей резерв под начальством огромной ночной бабочки О’Да и некоего юного корнета, напомнившему Змею один старинный фильм. Глюки были разбиты наголовку, а список наспех заделанных брешей в ограде отправился таки св.Петру на рассмотрение.

Очнувшись от похмельного сна, завершившего всеобщий бал по случаю победы, Бритый вспомнил про стрекозу и странный голос в голове.

Всю дорогу до места встречи с невесомым существом Бритый чувствовал неладное…

Так оно и оказалось. Стрекоза исчезла. Но на самой верхушке одного из древ остался слабый запах незнакомки. Кое-как взгромоздившись на ветвях, он глубоко потянул носом и уснул в блаженстве.

---

Остапа несло...

"Мужчина с двумя фазами и 14-летним сердцем, иногда "Война и мир", но чаще Муму и Герасим, ищет простую работу. Смотрю на свет, отбираю слова. Произвожу сезонные работы над куреньем травы (готовность к командировкам), вожу хороводы у фонтана, упаковываю станки (в т.ч. с неизвестным количеством струн). Рассмотрю любое серьезное предложение".

---

Магия слова или сексуальные фантазии одноклеточных

Камни делают вид что спят;

Небезопасно грызть зубами провода.

Если сломается аппарат,

Пусть кипит утекшая вода.



Ежели ты не прелюбодей,

Зачем при этом выть на луну?

Скоро я стану баснословно богатым,

Напьюсь как свинья и усну



Под столом я говорил с медициной:

От матерной ругани увяли кусты.

Я нормальный мужик – могла бы сказать мне прямо –

Это делаю я, это делаешь ты.



У Елизаветы два друга –

Хой и к черту политкорректность:

Она использует его, чтоб заполнить пустые места,

Глубоко затолкав в промежность.

---

Жуть нечеловеческая

---

Не удержалась

Ну что вам сказать? Спасибо вам за ваше письмо.

Спасибо за то, что вы нас до сих пор считаете своими.

Молюсь, чтоб у вас всегда было что есть и с кем спать,

И мне весело то, что вы помните мое имя.

А здесь, как всегда: в хрустальном захолустье светло -

И здесь нет ничего, что бы могло измениться.

И время течет, но, по-моему, то туда, то сюда,

И в хрустальной его глубине, мне кажется, птица.

И я смотрю, как в вашем сегодня бешено летят поезда.

Не поймите меня не так - я рад их движенью;

Но когда сегодня становится прошлым - у нас здесь восходит звезда,

И каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью.



Вот, наверно, и все. Спасибо, что смогли написать.

Спасибо за беспокойство и попытку спасти нас.

Но в наших краях все медленней почтовая связь,

Не знаю сможет ли ваше следущее найти нас.

А теперь я вернусь к созерцанью того, как у вас там летят поезда.

Не поймите меня не так - я рад их движенью;

Но когда сегодня становится прошлым - у нас здесь восходит звезда,

И каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью.

Каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью.





Опять же вопрос к знатокам - чье?

---

Cны о чем-то большем-2, продолжение

Многа буков, многа бреда, спешиал для ангстеров





Почти двадцать лет тому назад (Обратно)







… Каменный коридор, бесконечный и полутемный, коридор, по которому он блуждает, блуждает, блуждает…



Опять этот сон! Вэйн садится в кровати, обхватывает колени руками, и сидит так до самого утра, глядя в зарешеченное окно.



Дурацкие сны.



Однажды, в небольшом садике позади дома №65, появилась кошка. Совсем молоденькая, серая, очень пушистая кошка, с чуть приплюснутой мордочкой и любопытными желтыми глазами.



Она по очереди обошла всех, сидевших на скамье под старым кленом, потерлась головой о ногу Мишель, деловито залезла на руки к Вэйну и принялась громко мурлыкать. Мишель, глядя на нее, уверенно заявила, что кошка персидская, и предложила дать ей имя – Шарида.



Шарида поселилась в комнате, отведенной Вэйну. Спала на его подушке, ела из его рук, и встречала радостным мяуканьем, когда он возвращался с «занятий».





Занятия, по большей части, были забавны: угадать повернутую рубашкой карту, мысленным усилием заставить спичечный коробок двигаться, мысленным же усилием зажечь свечу…







Зажечь свечу у Вэйна получается быстрее всего. А вот с угадыванием карт – он чаще попадает пальцем в небо, и это заставляет проводящую занятия женщину раздраженно морщиться.



Всех людей в белых халатах называют докторами, с добавлением буквы алфавита. Доктор Эй, доктор Би, доктор Си, доктор Ди…*



Доктор Ди, высокая холеная, полноватая блондинка – от нее всегда веет раздражением, немного страхом, и скукой.





- Доу, хватит пялиться в окно! – цедит она сквозь зубы. – Какая карта у меня в руках?



Вэйн пытается сосредоточиться.



- Король? Пик, - неуверенно произносит он.



- Тупица – раздраженно шепчет доктор Ди, и кидает карту на стол.



Дама червей.





Вэйн переводит взгляд в окно. Там, за окном – радуга, и он не может отвести от нее глаз.



- Свободен,- рявкает доктор Ди, и Вэйн с облегчением выходит из кабинета.









Занятия, уроки, тесты… День насыщен до предела. А ночами приходят сны. Странные, пугающие, после которых он просыпается с каким-то странным чувством...











Однажды вечером в его комнату приходит Скиттерс. Вместе с ним заходят два «ассистента» - крепкие, молчаливые парни в одинаковых серых рубашках.





Взгляд Скиттерса останавливается на Шариде. «Твоя кошка?» - спрашивает он. Вэйн кивает. Отчего-то ему вдруг становится тревожно.



Скиттерс почесал кошку за ухом и неожиданно предложил:



- Попробуй ее усыпить.



- Усыпить? Зачем? – Вэйн недоуменно посмотрел на Скиттерса.



Тот дернул щекой.



- Просто усыпи ее, не надо спрашивать «зачем», понятно?



- Она только проснулась…



- Ты меня не понял, усыпить совсем. – Скиттерс выразительно смотрит на него.



- Ссовсем? – Вэйн холодеет. – Нет. Я не хочу усыплять свою кошку.



- Нет? Я услышал «нет»? – Скиттерс удивленно поднимает брови. – Ну, ладно, - говорит он и берет Шариду на руки. «Ассистенты» моментально встают рядом с Вэйном. А затем Скиттерс резким движением руки сворачивает хрупкую шейку. У Вэйна темнеет в глазах. «Зачем? За что?» - бьется в его голове. Он шагает к Скиттерсу, но молодые люди в серых рубашках хватают его за руки и крепко прижимают к стене.



Вэйн тяжело дышит, изо всех сил стискивает зубы, ему до смерти хочется, чтобы этот толстяк почувствовал на себе то же, что и кошка. … Он зажмуривает глаза, потому что на них наворачиваются слезы… И слышит хрипящий звук.



Открыв глаза, он видит багровеющее лицо Скиттерса, тот хрипит и задыхается, хватая ртом воздух, и, наконец, падает.



Несколько долгих секунд проходит, пока один из «ассистентов» не бросается к своему начальнику.



Желание убить на месте Скиттерса ослабевает, и тот приходит в себя. Он тяжело поднимается с пола, и медленно идет к выходу.



- Хорошо, - хрипит он, и хлопает по плечу Вэйна.





Со следующего дня Вэйна начинают «натаскивать» на манипуляции с человеческим сознанием. Карты, спичечные коробки забыты. А вот свечи – нет.





Вэйн не сопротивляется, пока речь идет о считывании эмоций, настороженно выполняет указания о чтении мыслеобразов, но когда дело доходит до насылания галлюцинаций – он начинает бунтовать.





Скиттерс пожимает плечами, и в следующий за отказом день Вэйну, перед началом занятий, делают укол. Чтобы он «расслабился», чтобы «усилилась восприимчивость». Усиления восприимчивости он не замечает, зато настроение значительно улучшается. Все кажется таким прекрасным, правильным и понятным. Он с удовольствием выполняет то, что от него хотят. Ведь это так здорово – сделать людям приятное.



Теперь он с нетерпением ждет утра, чтобы подставить руку под иглу.







А в один из дней приводят бродяжку – неопределенного возраста, опухшего, заросшего, замерзшего до синевы. И Скиттерс, указывая на него, говорит:



- Заставь-ка его танцевать. – И, заметив непонимающий взгляд Вэйна, добавляет - замкни его нервные окончания. Он будет так смешно дергаться.



Розовая пелена с глаз падает. И Вэйн слышит свой голос:



- Я не буду этого делать.



Скиттерс хмыкает, бродяжку уводят. А на следующее утро Вэйн так и не дождался "расслабляющей" инъекции.





День прошел в смутном беспокойстве, к вечеру беспокойство начало перерастать в такую же смутную тревогу. Ночь Вэйн провел без сна, прислушиваясь к каждому шороху, от которого ёкало сердце.



И следующий день тоже прошел в напрасных ожиданиях. На Вэйна начал наваливаться беспричинный страх. К ночи этот страх перерос в ужас. Он забился в угол между стеной и кроватью. Сердце билось как сумасшедшее, в горле стоял ком, мешая дышать…



Через несколько часов, показавшихся вечностью, ощущение панического страха стало слабеть, сменяясь острым желанием что-то найти.



Вэйн нарезал круги по комнате, кидаясь то в одну, то в другую сторону, хватая какой-то предмет, и тут же отбрасывая его сторону. Надо найти, найти, найти… что-то найти…



Под кроватью обнаружился огрызок карандаша. Вэйн схватил его, как самую дорогую вещь и принялся рисовать. Прямо на белой стене.



Он рисовал, рисовал, рисовал… пока снова не навалился страх…







- Ну что, мистер Доу? – голос Скиттерса насмешлив. – Как мы себя чувствуем? Может, тебе укольчика хочется? Ты только скажи!



- Да! – срывается с губ Вэйна.



- Ну, это легко, Будешь делать то, что тебе говорят, будут тебе и укольчики. Договорились?



«Да», хочется сказать Вэйну, когда на память приходит Шарида. И тот бродяжка.



- Нет, - говорит он.



- Ну, как хочешь, - Скиттерс уходит, насвистывая.





«Не хочу. Не хочу. Не хочу» - повторяет про себя Вэйн. «Больше-никаких-укольчиков. Никогда. Ничего». Он повторяет это снова и снова. Он стискивает зубы, когда накатывает страх, он крепче сжимает карандаш, когда приходит фаза «поиска». И снова повторяет раз за разом: «Больше ничего, никогда».





«Я хочу укол»



«Нет!»



«Мне страшно»



«Нет!»



«Я не могу больше!»



«Нет! Нет! Нет!»



«Я сойду с ума!»



«Тем лучше»







- Ты, твареныш, - шипит Скиттерс, обнаружив, что в ответ «любезное» введение дозы у Вэйна теперь развивается тяжелейшая аллергическая реакция. – Думаешь меня обхитрить, да?



Он принимается хлестать Вэйна по лицу.



Удар. Боль.



- Какой блестящий аргумент, - говорит Вэйн, и губы его кривит усмешка.



Удар. Боль.



- Я просто поражен глубиной вашей мысли.



Удар. Боль.



- Потрясающе. Да вы просто в ударе.



Удар. Боль. Голова его склоняется, из носа течет тоненькая струйка крови, и он замолкает.



- Уберите отсюда эту падаль, - распоряжается Скиттерс.







Теперь к нему применяют иные методы «убеждения».





***









-Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?



– Нет.



– Попробуйте.



– Я не хочу пробовать! – Он был голоден, он устал от бесчисленных попыток сломать его и сделать машиной. Машиной, которая будет послушно добывать информацию, причинять боль. Убивать.





Человек в белом халате поворачивает рычажок. Мозг взрывается бело-фиолетовым пламенем. Пламенем. Вы хотите пламя, ублюдки, вы его получите. Гудящий огонь отрезает его от находящихся в комнате. Как он смеялся тогда, как он смеялся. Пока в легких оставался воздух…





…Я не хочу вспоминать об «этом»…никогда…





…Удары сыпались на его тело, бесчисленные и жалящие, как бритва. Кажется, что стены дышат, содрогаясь в новых приступах боли. Стон. Терпеть боль невыносимо. Горячий пепел окутывает сознание. Пустота цвета крови...







Открывает глаза он в темноте.







Он ослеп?! Проморгался, сглотнул горькую слюну и замотал головой. Темнота не отступала.





Горячая волна расползлась по телу от основания черепа, паутиной огня разрослась под кожей и вспыхивает в глазах. Нет! Пожалуйста, НЕТ! Где он? Что с ним? За что?





«Вы можете воспламенить взглядом эту куклу?»





«Нет».





Он осторожно садится и облизывает губы – на них привкус меди. И соли. Надо встать. Попытаться. Встать. Сердце глухо стучит. Он судорожно сглатывает.





Ноги дрожат, но еще держат, хоть за это спасибо! Но глаза… Как страшно ничего не видеть…





… И я не хочу об этом вспоминать…







За спиной стена. Гладкая, холодная, металлическая. Металлическая? Шаг, маленький, осторожный, еще один, еще, руки ощупывают пространство, и еще шаг, пустота, шаг – и стена. Гладкая, холодная, металлическая.





Повернуться. Раскинуть руки. И сделать еще один шаг в полной темноте. Раз. Два. Три. Четыре. Стена.





Повернуться. Раскинуть руки. И осторожно продвинуться вперед. Пошатнуться. И со вздохом-всхлипом выпрямиться.





Шаг. Другой. Третий. Пятый. Стена. Он в металлическом гробу. И он – слеп. Как крот.





Надо найти дверь. Выход. Отсюда должен быть выход.





Он медленно движется вдоль стены, ощупывая ее руками. Абсолютно гладкая поверхность, никакого намека на дверь или окно. Ну же!





«Я хочу выйти отсюда! Я хочу выйти!! И забыть то»





По спине течет холодный пот.





«Это ведь неправда. Это не может быть правдой. Это просто сон. Я хочу проснуться! Сейчас… сейчас… я открою глаза, а там – свет, много, много, много света. И звуки. Голоса. Люди. Этот… Скиттерс».





При воспоминании об этом у него сжимается желудок.





Но где же чертова дверь! Он возобновляет свой путь. Медленно, дальше, дальше, шажок за шажком. Странно, что он ни разу еще не наткнулся на мебель или на что-нибудь еще. И тут же он спотыкается обо что-то. Это что-то падает и гремит по полу. Что это? Руки лихорадочно ощупывают предмет. Похоже на ведро. Обычное жестяное ведро. Зачем оно здесь? Он в недоумении.





И тут раздается скрежет. Полоска света! Света! Он видит! Он не ослеп!





Он кидается к этой ширящейся полоске.





– Эй, ты! – Он слышит гнусавый голос. – Это тебе на сутки. – Смешок. Стук и плеск чего-то.





– Что…? – договорить он не успевает. Полоска гаснет.





Он разочарованно пододвигается почти ползком к месту, где только что был свет. Руки шарят по полу и натыкаются на… миска? Еще одна? Пальцы левой руки попадают внутрь миски. Что-то вязкое и холодное. Он брезгливо отдергивает руку и подносит ее к носу. Пахнет мерзко. А вторая? Какая-то жидкость. Вода! Он наклоняется пониже и начинает жадно хлебать. И тут в мозгу щелкает: «Это на сутки». На сутки…





Он с сожалением отставляет миску с водой. Он – заключенный. В темноте. В тишине.





Он вскакивает и начинает стучать кулаками по этой холодной стене, откуда вот только что просачивался свет и голос.





– Выпустите меня! Выпустите меня!





Он стучит и кричит, вопит, умоляет... пока костяшки пальцев не начинают болеть… пока голос не срывается до шепота. И тогда он ложится прямо на пол, поближе к месту, где виделся свет.







Ему холодно. Ему очень холодно. И страшно. Воображение начинает рисовать таящихся по углам монстров. Он напрягает слух. Тишина. Ни шороха. Ни дыхания. Свернуться в клубочек, спрятать саднящие руки между коленей, уткнуть голову в плечо, чтобы хоть немного согреться, чтобы чувствовать тепло от собственного дыхания… Заснуть беспокойным сном. И выжечь отрезок памяти. Замуровать. Похоронить.







Он просыпается резко, как будто его включили. Мочевой пузырь просто лопается. Поморщившись, он ползком движется по камере. Ведь где-то здесь должен быть туалет?





Четыре шага по одной стене, пять шагов по другой. Где может быть этот чертов туалет?





И тут до него доходит, зачем здесь это ведро. Он вспыхивает. Это…это так унизительно.





Но его организму уже все равно.







Неловким движением ноги миска с водой опрокидывается. Черт!







Он снова пытается стучать и кричать, да нет, еле слышно шептать.





– Выпустите меня! Пожалуйста!







Пить. Очень хочется пить. Он пытается отсчитывать время, но постоянно сбивается со счета. Как же хочется пить. Он наклоняется к полу и пытается слизать влагу. Ее так мало!







Он сторожит, когда же, наконец, появится свет в стене. Свет и вода. Но сон смаривает его прежде, чем удается уловить этот момент.







Он отсчитывает дни по наполняющейся миске с водой. Заставить себя есть мерзко пахнущую бурду из другой посудины не удается. День. Два.





«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» – кому он твердит это? Он и сам не знает. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу». Ярость вспыхивает в мозгу, он топает ногами и, прежде чем он успевает осознать, остановить себя, брызги воды разлетаются по камере.





«Ненаавижууу» – теперь себя.





На четвертый день он со слезами из смеси острой жалости к себе и презрения съедает то, что лежит в миске.





И его тут же настигает приступ рвоты. Он едва успевает подставить ведро. И снова заливается злыми слезами: теперь придется тратить драгоценные глотки воды впустую.







И снова скрежет. Теперь стена распахивается широко, оборачиваясь дверью. В потоке света черная фигура.





– Выходи, – доносится гнусавый голос.





Сердце делает два радостных удара. Наконец-то!





Он идет рядом с охранником. Молча. И молча же поднимается по лестнице. И молча же они входят в кабинет. Светлый. Теплый. Плотный коротышка с плоским лицом стоит возле стола.





– Тебе понравилось, Доу? – с улыбкой вопрошает он





– Нет, мистер Скиттерс.





На столе – металлический поднос, а на нем – деревянные кубики. Скиттерс молча указывает глазами на них.





– Я… не хочу…





– Не хочешь?





– Нет.





Скиттерс жмет плечами и жмет кнопку на столе.





Вошел давешний охранник.





– Вниз его, – скучающим тоном.





– Нет! Пожалуйста!







И снова тьма. Но теперь он напрасно ждал, когда на полу появятся миски.





Боже, как хочется пить! Рот пересох. Слюна стала горькой и тягучей.





От него хотят, чтобы он зажег огонь. Что ж, он зажжет его. Вот прямо сейчас.





Сосредоточиться. Еще. Ну! Губы разочарованно кривятся. Ну, еще, постарайся! И будет свет. И тепло. Вот сейчас…





К разочарованию примешалось облегчение. Ведь если его «дар» исчез, значит, его освободят! Да!





Он вскакивает и стучит в дверь:





– Выпустите меня! Мне нужно сказать Скиттерсу!







Его отводят в кабинет Скиттерса на шестой день.





– Вам понравилось, мистер Доу?





– Нет, мистер Скиттерс.





Вновь молчаливый кивок на кубики.





– Я не могу…





– Вниз его.





– Но, подождите, я, правда, не могу…





Появились еще двое. «Из ларца» – успевает подумать он, прежде чем волна сползла к вискам – острая, пульсирующая боль. Его будто вытолкнули в безвоздушное пространство. В небытие. Только отдаленный гул в ушах... Это же его крик…





А люди, обступившие его, вдруг заплакали. И слезы их были кровавыми.







...Помещение потеряло свои очертания, превратившись в другую комнату. Темную. Холодную. Пустую.





Он лежит на полу, молясь о том, чтобы ушла боль, вспыхивающая в теле. Чтобы он смог встать. Чтобы он смог дышать полной грудью. Чтобы он мог видеть свет.







Он потерял счет дням, проведенным здесь. Тьма. Тишина. Тьма. Тишина.





Если бы с этой холодной, пустой комнаты вдруг сорвали потолок и заглянули внутрь, то увидели бы худого черноволосого юношу с зелеными глазами. Он чаще всего сидит у стены, обхватив колени руками и раскачиваясь. Или лежит, свернувшись, как младенец в утробе матери. Иногда он рывком поднимается и начинает ходить вдоль стен, касаясь их рукой. Губы его шевелятся. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Поворот. Раз. Два. Три. Четыре. Поворот.





Он чувствует, как обломки темноты с грохотом разбиваются о его грудь, а во рту остается такой странный привкус, как если бы он грыз металл, раздирая в кровь губы, язык и десны, выплевывая острые осколки зубов.





Он пытается избавиться от навязчивой мысли, оккупировавшей мозг и мешающей трезво думать – с чувством, с толком, с расстановкой. Мысль: «Это никогда не кончится! Это никогда не кончится! Это никогда, никогда не кончится!» Он тщетно пытается избавиться...







Иногда перед его глазами вдруг мелькает тонкая белая полоска, и он кидается к ней – зачем, он уже не помнит, но знает, что это важно для… важно.





А иногда он следует за прилипчивым мотивом, в котором сами собой рождаются слова:







дорогаямоябаб-ка!



научисьигратьнаскрип-ке!



изаэтоянавер-но!



дамтебекусочекрыб-ки!







Или он их где-то слышал?









Его волосы отросли до плеч, когда дверь вновь распахивается. Свет режет глаза. Пожалуйста, уберите, уберите! Из глаз текут слезы. Он приоткрывает один глаз, когда его усаживают не на пол перед каким-то размытым пятном. От него отделяется размытое пятно поменьше и что-то говорит.





Он так отвык слушать, что не сразу понимает смысл вопросов, задаваемых ему.





– Вам нравится, мистер Доу?





«Нравится?»





– Что? – переспрашивает он.





– Вам нравится, что с вами происходит?





«Со мной…происходит?» Он никак не может сосредоточиться.





– Вы будете делать то, что я от вас хочу?





«Делать…делать…делать…». Он начинает раскачиваться взад-вперед. «Делать…делать…я»





– Вниз его.





И снова тьма, в которой иной раз мелькают лица, люди, странные животные…





Он впадает в оцепенение. В сбивчивом бормотании его можно различить слова:







дорогаямоябаб-ка!



дорогаямоябаб-ка!



До ро га ямо яма яма







Он передернулся, стряхивая с себя клочья отступившего кошмара. Жадно глотнул воздуха запекшимся ртом. Прочь, видения! Реальность, сколь бы она поганой ни казалась, все равно лучше.







И снова светлый кабинет.





– Мистер Доу, – хозяин кабинета, кажется, улыбается. – Надеюсь, вы приняли решение? Правильное решение, – он выделяет слово «правильное».





– Да.





– И что же вы решили?





Он раскачивается взад-вперед на стуле и отрешенно улыбается.





– Что же вы решили? – голос бьет по ушам.





Глаза его чернеют, на висках набухают вены. Он не отрываясь, смотрит на кипу бумаг на столе. Над ней начинает виться дымок. Еще мгновение – и бумага вспыхивает. Скиттерс громко кричит. Кто-то замахивается, но резкий окрик останавливает чужую руку.







Его ведут куда-то и, наконец, приводят в неярко освещенную комнату. Мягкий ковер на полу, зажженные светильники на стенах, большая кровать, дверь, ведущая в ванную комнату. Его подталкивают в сторону ванной и оставляют одного.





Вода, как много воды. Он сидит на краю ванной и заворожено смотрит на текущую струйку воды. И он ее видит! Видит!





Он закрывает глаза и тянется к струйке воды. Холодной, от которой ломит зубы. И все так же, не открывая глаз, принимается ощупывать предметы вокруг. Руками.





Он больше не вспоминает об этом. Никогда.













Почти двадцать лет спустя (Туда)





- Гарри, я не хочу никакого пари! Дамблдор имеет только одно желание – благо… - сердито начинает Гермиона.



- Гермиона, мой опыт свидетельствует, что уважаемый наш директор с удивительным постоянством хочет проделать со мною три вещи: закормить сладостями, припахать к спасению мира и похоронить. Дивные желания, но они не для меня, - говорит ей Гарри, перебивая. – У министерства есть авроры, они, вроде как, именно за спасение мира от всяких темных тварей зарплату получают. А я так, погулять вышел.









- Я хочу завтра заварить аяхуаску – говорит Поттер вечером пятницы, помогая профессору Снейпу сортировать сухие корешки.



Снейп кивает.



- Я буду свободен после обеда. Надеюсь, ты не заставишь себя ждать.









На следующий день профессор Снейп выходит из камина в гостиной Поттера.



- Стадо болванов - вполголоса говорит он, раздраженно стряхивая со своей мантии крупинки сажи.



- Северус, - приветствует его Гарри, - доблестные студенты разгромили твой кабинет? Неправильно сварили любовное зелье? Или преподнесли тебе открытку с признаниями в любви?



- Они кидались взрывачками Умников Уизли. Полкласса пришлось отправить в больничное крыло, - Снейп едва сдерживает негодование.



- Всего-то? – разочарованно тянет Гарри. Но, заметив гневный взгляд профессора, поспешно добавляет – Да, конечно, фиолетовые в крапинку детишки – это ужасное преступление. Пороть, пороть, нещадно! А пока, может чаю? Я тут, в своих запасах, совершенно потрясающий нашел. Тебе должен понравится. Он со специями – жгучий, вроде тебя.



Снейп устало опускается в кресло, а перед ним в воздухе появляется чашечка из исиньской глины. Он делает маленький глоток, смакуя чай. Сладость в горле, горечь на нёбе и что-то совсем запредельное на кончике языка.



Гарри сидит с ногами на диване, рассеянно поглаживая и теребя мех плюшевой кошки – чей-то подарок ему на прошлое Рождество.



- Почему ты не заведешь живую кошку? - спрашивает его вдруг Северус.



На лице Поттера на долю секунды появляется странное выражение, будто его ударили, но затем оно сменяется обычной насмешливой полуулыбкой.



- Я и кошка – вещи несовместимые, - говорит он. – Кошку ж надо кормить, пузо ей чесать, а я – сегодня здесь, завтра там, ветреный, в общем, человек. Давай лучше делом займемся – переводит он тему.







Они садятся в кресла друг против друга, держа в руках чашки с темно-коричневым напитком.



- Просто ищи блоки, - в который уже раз повторяет Поттер, - и иди через них. Если что, я тебя вытащу.



- Я, кажется, не давал повода сомневаться в моих умственных способностях, - сердито говорит профессор.



- Я не сомневаюсь, я напоминаю. Твое здоровье, Северус, - он протягивает чашку.



- Твое здоровье, Гарри. – Чашки тихо звякают, соприкасаясь.





Снейп закрывает глаза, напиток начинает свое действие, тело растворяется, а ум становится кристально ясным. «Легилеменс» - шепчут его губы по привычке, и вот она дверь, ведущая в память Поттера. Шаг - и перед ним зеркальный коридор, ветвящийся в разные стороны. А в зеркальных стенах мелькают какие-то тени. Он подходит ближе – в зеркале отражается их последний разговор с Гарри. Дальше – Поттер, входящий в какое-то здание… Дальше, дальше… Его концерт… Еще один… Круглое окошко, в котором виднеются облака… Рождество… Их последнее занятие по невербальной и беспалочковой магии.



«Поттер! Магию! Надо использовать магию! Забудь о своих дурацких способностях!»



И возмущенный отпор:



«Какая разница! Тот, кто нападает, сам себя ставит вне закона, по отношению к нему применимы любые методы!»





«Зачем я трачу свое время?! Ты сам просил помочь тебе освоить защитные заклинания!»





«Хорошо. Давай еще раз»





Дальше, дальше… Снейп ускоряет свое движение по этому коридору среди зеркал. Дальше… дальше…





Он натыкается на мутно-серый, плотный участок стены. Видимо, это и есть блок.



Снейп подходит ближе, прикасается рукой к холодной поверхности и, подождав немного, нажимает сильнее. Стена расходится в стороны, и его взгляду открывается комната, в центре которой сгрудилось несколько человек. Почему-то у некоторых из них спущены брюки. А среди них бьется, яростно сопротивляется чье-то, почти обнаженное тело. Вдруг один из мужчин с криком отшатывается, и, зажимая руками пах, падает на пол. И Снейп видит черноволосого, худого молодого человека, покрытого кровоподтеками. Его левая рука свисает плетью, а плечо явно вывихнуто. Он поднимает голову, отбрасывая назад волосы, и Снейп узнает в нем молодого Поттера. В зубах у него зажато что-то красное, напоминающее свернутую в трубочку тряпку. Он сплевывает это на пол, утирает тыльной стороной ладони струйку крови, и начинает тихо смеяться. Через минуту на голову его и тело обрушиваются удары. Снейпа окутывает чернота, и он, потрясенный, спешит вернуться в реальность.



«Его же… О, Мерлин!»





Профессор открывает глаза и видит Гарри, скорчившегося на кресле и закрывающего глаза руками. Снейп осторожно касается его руки, но Поттер хрипло шепчет: - Не трогай меня! – и поспешно идет к ванной. Чуть помедлив, профессор идет за ним.





Гарри, не отрываясь, смотрит на свое искаженное лицо в зеркале. А потом бьет руками по стеклу, так, что осколки впиваются ему в ладони, и кричит:



- Я не хочу это вспоминать! Я не хочу это вспоминать!





Северус оттаскивает его, выталкивает в коридор, и они оба падают на пол. Гарри продолжает биться, вгоняя осколки все глубже.



- Я не хочу это вспоминать!





Снейп торопливо достает палочку, и, пытаясь сосредоточиться, подносит ее к виску Гарри. На конце палочки появляется сияющая нить, и он отправляет ее к ближайшему сосуду. Поттер немного затихает, а потом приподнимает окровавленную руку, с пальцев срывается вспышка, и сияющая нить сгорает, так и не долетев до места.



Гарри впадает в состояние, подобное кататонии. Он не реагирует на то, как Северус водит палочкой над его ладонями, извлекая осколки, накладывая исцеляющие заклятья. Он послушно укладывается на диване, послушно выпивает одно зелье, потом другое, и, наконец, закрывает глаза. Но даже под действием зелья Сна без сновидений, стоит профессору отойти, как он начинает беспокойно метаться.



И Снейп сидит рядом, держа мелко подрагивающие пальцы Поттера в своей руке.

@темы: ГП, Писанина